Новая жизнь 2

— Правильно взять маску…

— Неправильно кричать на своих родителей…

— Да не родители вы мне! — кричит Наоми делает шаг вперед и упирается в веревки, натянутые нами. Веревки покрывает эта же жижа, эта же слизь и она останавливается в нерешительности. Кроме веревок, комнату перегораживают два стола и залезть на стол в белом кимоно, сковывающем движения — нереально.

— Неправильно говорить, что родители — не родители — укоризненно замечаю я: — мы так много труда приложили, чтобы у вас был кусок хлеба и крыша над головой, и вот какая благодарность!

— А я всегда говорила, что из нее ничего путного не выйдет — добавляет Томоко и видимо попадает по месту — Наоми дергается, словно ее кнутом вытянули по спине, выпрямляется и смотрит на нас, на импровизированную баррикаду, между нами.

— Да пошли вы — говорит она. Она больше не кричит. Она просто говорит. Она поднимает руки, покрытые отвратительной жижей, и начинает разматывать пояс кимоно, мараясь сама и марая одежду. Мы с Томоко на два голоса причитаем что это неправильно, что все сейчас увидят, что надо вернуться обратно, угрожаем, просим, приказываем…

Наоми сбрасывает с себя кимоно, оставшись совершенно голой, она не стесняется, она стоит прямо, ее тело перепачкано жижей.

— Да — говорит она: — я — грязная. Довольны?! Вы — довольны?! А теперь… — она подходит к баррикаде, отводит в сторону веревки, пачкаясь в процесс и вскарабкивается на столы. Спрыгивает с них и встает прямо перед нами. Я опускаю маску. Томоко — тоже.

— У тебя получилось — говорю я своим голосом: — поздравляю, сестра.

— Ты справилась — вторит мне Томоко: — поздравляю, сестра.

— … — Наоми некоторое время молча переводит взгляд от меня на нее, а потом — резко, как будто из нее вынули стержень — падает на колени и начинает рыдать. Томоко тут же накидывает на нее покрывало, я сажусь и обнимаю ее.

— Нет! — говорит Наоми, пытаясь отодвинуться: — нет, я вас замараю! Эта … штука на мне! Я грязная!

— Ты — самая чистая девушка на свете — говорю я и прижимаю ее к себе: — а эта штука высыхает и не оставляет пятен. И легко отстирывается, хоть и пахнет не очень.

— Я тобой так горжусь — говорит Томоко и садится рядом, обнимая Наоми с другой стороны: — ты такая молодец!

— Но… — староста смотрит на меня, на нее и снова заходится в рыданиях.

— Ну-ну… — говорю я и поглаживаю ее по спине: — все уже закончилось. Видишь — ты в состоянии преодолеть страх несовершенства. В состоянии быть грязной и свободной от оценок. Ты можешь совершать ошибки, это совершенно нормально — совершать ошибки. Как-нибудь я расскажу тебе о том, почему ошибки лучше, чем верные ответы и почему неудачи лучше чем победы, только напомни мне, ладно?

— Ладно — шмыгает носом староста.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, слегка отстраняясь.

— Непривычно — говорит она, словно прислушиваясь к самой себе: — как-то… странно. Свободно?

— Хорошо — киваю я. Ритуал прошел удачно, думаю я, можно начинать выводить человека из транса, убирать комнату и становится обычными японскими школьниками, как и всегда.

— Да… — бормочет староста: — я будто свободна. Вот, поглядите! — она встает, стряхивает с себя покрывало и предстает перед нами голая, измазанная в коричнево-зеленной жиже: — я могу быть и такой! И мне не страшно.

— Никак не могу отделаться от мысли, что все наши ритуалы будут голыми девушками заканчиваться. — говорит Томоко.

— Обижаешь — отвечаю я: — некоторые ритуалы будут ими начинаться.

Глава 5

Хорошая традиция должна быть кем-то заложена, как краеугольный камень в основание дома, как первое дерево на месте цветущего сада. Но иногда она формируется сама по себе. Так, после ритуала и уборки его последствий — мы были изрядно уставшими и предложение Томоко попить чаю со сладостями пришлось как нельзя кстати — школы тут не закрываются на ночь, представьте себе. А мы все равно домой идем пешком — все живут в шаговой доступности от школы, дальше всех живет Томоко.

Так что Томоко приготовила чай (Наоми все еще пребывала во фрустрации, глядя в стенку и улыбаясь) и мы сели чаевничать. Чаевничали мы с бельгийскими печеньками, которые достала нам староста и с тянучими белыми моти, которые принесла Томоко. Моим вкладом в общий котел были конфеты, купленные по пути в школу. Обычные конфеты.

А почему я считаю, что такие вот чаепития будут хорошей традицией? Да потому что одного «ритуала» для осознания и просветления — маловато будет. Человек в таком вот состоянии обязательно что-нибудь не так поймет и начнет потом косячить. Потому после «ритуала» обязательно надо спокойно посидеть и пока психика пластична после пережитого стресса — направить его в верное русло. Пока чай еще горяч в наших чашках. Пока мысли у прекрасной девушки не усядутся на дно подсознания сформировав застывший пласт умозаключений. Нам с ней еще многое предстоит прожить, возможно — переписать ее жизненный сценарий, поправить правила ее собственной игры, сформировать точку зрения… научить управлять отношением, но сейчас надо убедиться, что все сделано правильно.

— Само по себе стремление к перфекционизму, к совершенствованию — это не плохо. — говорю я, поставив чашку на стол. Наоми поворачивает голову ко мне, ее взгляд все еще блуждает где-то далеко.

— Плохо, когда это не твои стремления. Когда это действие происходит из страха. Вот, например — если ты ходишь в спортзал, потому что тебе это нравится — то это хорошо. Если ты ходишь в спортзал, потому что ты хочешь стать лучше, это тоже хорошо. Если ты ходишь в спортзал просто для того, чтобы поглазеть на мускулистых парней — и это неплохо. До тех пор, пока это твой выбор. Но если ты ходишь в спортзал, потому что тебе так сказали, потому что «хорошие девочки» должны так делать и потому что если ты не будешь ходить, то к тебе станут хуже относиться — вот это плохо.

— … — Наоми ничего не говорит, только в ее глазах пляшут отблески горящих свечей. Да, после уборки мы снова погасили свет и зажгли свечи. А что? Романтично.

— Чего-то я не понимаю — чешет голову Томоко: — то есть например если ты сам хочешь учиться хорошо — то это нормально, а если ты учишься хорошо только потому что тебя заставляют — это плохо?

— Я бы не говорил в терминах «хорошо» и «плохо». Скорее — если ты делаешь что-то из страха — это отнимает у тебя энергию. Страх может и давать энергию — но разово. А вот тревога, тревожность — постоянно высасывает из тебя всю твою силу.

— Эм… — Томоко берет из тарелочки печеньку и кладет в рот. Хрустит ей. Задумывается. Наоми по-прежнему молчит. Ей хорошо. Знакомое чувство — когда все твои страхи и тревоги на какое-то время исчезают и ты вдруг чувствуешь, как же на самом деле легко жить. Легко дышать. Наваливается такая счастливая усталость и осознание какой же на самом деле огромный груз давил на твои плечи прежде. Сегодня ночью она будет спать как убитая и без сновидений — как человек, который отработал свою смену честным и тяжелым трудом и у которого нет долгов и тревог. Я смотрю на ее лицо, освещенное причудливой игрой света и теней от наших свечей, чувствую кожей лица теплый свет, вдыхаю легкий аромат чая и чего-то еще, наверное, это корица… или бельгийские печеньки. В кабинете прохладно и Наоми накинула сверху свою курточку, но наши ноги уже в тепле. Мы сидим втроем вокруг котацу и пьем чай. Первый ритуал Клуба Экзорцизма прошел успешно, теперь время задушевных бесед в стиле воскресной детской передачи в десять утра. В стиле «Дети, сегодня мы многое узнали!» — с обязательной простенькой моралью и выводом. Не играйте со спичками, не разговаривайте с незнакомцами, не мешайте водку с пивом и не кладите палец на спусковой крючок, если не хотите никого убить. И не повторяйте этого дома без присмотра специалистов. Все трюки были исполнены тренированными каскадёрами с соблюдением техники безопасности и с участием экипажа двух пожарных машин.