Новая жизнь

* * *

Утро после пожара в Зарном было хмурым, с низкими тучами, предвещающими осенний промозглый дождь.

«Вчера его не хватало, будь он неладен!» — хмуро подумал Артем, оглядывая больницу.

Хибарка стояла закопчённая, с выбитым окном и обугленной крышей, словно раненый солдат, чудом уцелевший в бою. Артём, в пропахшем гарью пальто, то заходил внутрь, — бродил по коридору, проводя ревизию ущерба, — то вновь выходил на улицу, тяжело вздыхая.

Анна Львовна тоже была тут. Новости в Зарном распространяются быстро и она знала о горе, которое постигло больницу.

— Иван Павлович, — тихо сказала Анна. — Все плохо, да?

— Как видишь, — вздохнул тот, кивая на больницу.

Одна комната, где занялся матрас, выгорела сильно: стены чёрные, койка обуглилась, потолок грозил обвалиться. Коридор и соседняя палата пострадали меньше — копоть, треснувшая штукатурка у одной стены, запах дыма. Крыша, мокрая от сентябрьских дождей, всё же прогорела в двух местах, и через дыры теперь капала вода. Аглая, с красными от бессонницы глазами, скребла пол, пытаясь отмыть сажу, но её напевы про «Илью Муромца» звучали тише обычного.

— Как же так… Больница… Раненые… Где их теперь держать? — словно у самой себя спросила Анна. — Ремонт нужен. И очень срочно!

— Денег на ремонт нет, Анна, — сказал Артем. — Уезд на лекарства самые простые еле даёт, а доски, шифер, гвозди… Земская касса пуста. Если не починим, больных придётся в избы расселять. А это… это конец больницы.

Анна повернулась к нему, её глаза сузились, в них мелькнула решимость. Девушка поправила платок, её пальцы слегка дрожали, но голос стал твёрже.

— Иван Павлович, не отчаивайся, — сказала она. — Я попробую кое-что придумать. Есть… люди, которые могут помочь, которым это и под силу, и по карману. Дайте мне час.

— Анна, — начал он, догадавшись к чему она клонит, — не ходи к Субботину. Он…

Но она уже шагнула к тропинке. Не оглядываясь, учительница бросила:

— Я знаю, что делаю. Ждите.

* * *

Анна шла быстро, целенаправленно, к Субботину, который был в Зарном силой, причем большой.

«Как бы не самой главной», — хмуро подумала Анна, перепрыгивая через лужи.

Его деньги могли бы спасти больницу. Девушка надеялась, что ради села, ради больных, он согласится помочь. Ведь и сам туда порой ходит, и работников своих отправляет.

Конечно, не хотелось просить у него помощи. И вечера в школе, беседы и запрещенная литература, которую они читали в кружке, способствовали этому отторжению и даже некоторой брезгливости к этому человеку. Но ради больницы, ради Ивана Павловича… Она готова была идти к кулаку на поклон.

Субботина искать следовало в такой час только в одном месте — в трактире. И Анна пошла туда.

Кулак сидел за стойкой, его лицо, обычно румяное, теперь было бледным, с багровыми пятнами. Глаза, налитые кровью, горели злобой, а руки дрожали, сжимая стакан с мутной жидкостью. Анна невольно удивилась его преображению. Он как будто заболел.

— Егор Матвеич, — начала она. — Я к вам по очень важному делу.

— Занят я, — буркнул тот, опрокинув стакан в себя. — Некогда.

Субботин подал знак половому, тот тут же принес бутылку с вином.

— Егор Матвеич, я все же настаиваю выслушать меня. В Зарном беда — больница сгорела.

— Я ее не поджигал! — прорычал тот, отвернувшись.

— Я не обвиняю вас в поджоге, — стараясь держать мягкий тон, ответила Анна. — Я лишь хочу сказать, что без больницы Зарное пропадёт. Дети, раненые, старики — где им теперь лечиться? Вы в селе человек влиятельный. Доски, гвозди, деньги — хоть что-то. Ради людей, помогите.

Субботин поднял взгляд, его губы искривились в усмешке, больше похожей на оскал. Он стукнул пустым стаканом по стойке.

— Больница? — ядовито прохрипел Субботин. — Так это твоего дохтура забота, учительница, а не моя! Он мне мор… лекарства не даёт, а я ему доски? Пусть горит его хибарка! И вы с ним заодно сгорите, коли шушукаетесь! Вон пошла!

Анна замерла, её щёки вспыхнули. Она ожидала гнева, но не такого — дикого, слепого, как у зверя. И унизительного.

Её руки сжались, но она сдержалась, понимая, что спорить бесполезно.

— Егор Матвеич…

— Я все сказал.

Совсем не о таком разговоре она думала. Но теперь, стоя здесь, в пропахшем перегаром и кислятине трактире, она вдруг поняла, что другого исхода и не получилось бы. Иван Павлович оказался прав — не следовало ей приходить сюда, унижаться. Прав был и Иннокентий Заварский, не смотря на свои радикальные мысли. Давить таких кулаков надо.

«Может, есть все же зерно истины в идеях этих интернационалистов?» — подумала Анна, глядя в заплывшие красные глаза Субботина.

Ребята они решительные, буйные. Многое кровью хотят решить, Анна против конечно этого. Но вот сейчас скажи ей кто, дай такой выбор — поставить к стенке этого Субботина, да пистолет наведи — только команду крики. Она очень сильно сомневалась бы в том, что не дала бы команды нажать на спусковой крючок. Дала бы. Только за то, что больницу под удар поставил — а вместе с ней считай и все Зарное, которое его и обогащало.

— Егор Матвеич, — не своим голосом произнесла Анна. — Вы Зарное держите, а больницу, что людям жизнь спасает, в грязь топчете. Бог вам судья.

Субботин махнул рукой, словно отгоняя докучливую муху.

— Вон пошла, учительница! — пьяно прохрипел он. — С дохтуром своим книжки читай, а мне не указывай! А то ведь и я могу кое-чего кое-кому рассказать.

Анна задохнулась от его наглости, её щёки вспыхнули с новой силой, но спорить с этим зверем было всё равно что биться о стену.

Она резко повернулась и пошла прочь. Дверь трактира, тяжёлая и скрипучая, поддалась с трудом, но Анна толкнула её с такой силой, что петли взвизгнули. Холодный воздух ударил в лицо, но не остудил гнева, бурлившего в груди.

Анна остановилась у плетня. Больница маячила вдали, и Анна знала, что вернётся к Ивану Павловичу с пустыми руками. Её план рухнул, а гордость, с которой она вошла к Субботину, теперь жгла, как угли. Вот ведь дуреха! И на что надеялась?

Она поправила платок и пошла к школе — сдаваться Ивану Павловичу на милость. И искать новый выход.