Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Аристотель вздрогнул, опустив взгляд, его рука невольно дёрнулась к щеке, где багровел след.

— Не бойся, я только осмотрю раны.

Аристотель замер, его глаза, блестящие от слёз, округлились, будто он не верил, что Артём способен на что-то, кроме гнева. Парень сжал мокрую шапку сильнее, пальцы дрожали, но всё же кивнул, медленно, как будто сдаваясь.

Он неуклюже стянул рубаху, при этом пару раз закряхтев, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от боли.

Артём шагнул к керосиновой лампе, подвинув её ближе, чтобы свет падал на паренька. Когда рубаха упала на пол, он невольно стиснул

зубы, сдерживая возглас. Раны Аристотеля были ужасны — глубокие, рваные полосы пересекали спину, грудь и плечи, словно следы от когтей дикого зверя. Кожа вокруг воспалённая, багровая, местами сочится сукровица.

— Господи, Аристотель! Он же и вправду тебя чуть до смерти не засек!

Аристотель опустил голову, его плечи задрожали, но он не ответил.

Гнев на Субботина, который ещё кипел после их разговора, вспыхнул с новой силой.

— Присядь на стул, вот сюда. Я обработаю. Будет больно, но потерпи.

Он достал из саквояжа шприц и ампулу с гедоналом. Наполнив шприц, он аккуратно ввёл обезболивающее в кожу вокруг самых глубоких ран.

Закончив, Артём взял стерильную иглу и нить, и принялся зашивать самые рваные порезы. Его руки двигались уверенно, несмотря на усталость, каждый стежок был точным. Он промыл раны спиртом, очищая от грязи, и наложил повязки, стараясь не причинять лишней боли.

Аристотель сидел неподвижно, и лишь иногда грудь его сотрясалась. Но не от боли. Артём заметил, как по красным щекам парня текут слёзы. Это были не стоны, не жалобы — тихие, почти беззвучные рыдания, которые парень пытался скрыть, уткнувшись подбородком в грудь.

— Ты чего? — спросил Артем. — Больно?

— Нет, — ответил тот. — Просто…

Он вновь всхлипнул.

— Мы на вас вон как… и злобой, и силой, и кражей. А вы все равно по-доброму ко мне обошлись. Не понимаю. Ей-богу не понимаю!

— Ну, тише, — сказал Артём мягко, накладывая последнюю повязку. — Чего тут понимать? Долг у меня такой — помогать людям. И не важно кто они такие. Если нужна им помощь врача — он должен ее оказать, каким бы он не был.

— И даже убийцам?

— И даже им. Я не судья, чтобы судить их. Я — доктор. Земский доктор. И мой долг помогать людям. Вот и все. ну всё, зашил. Теперь не таскай тяжести, не дёргайся, чтобы швы не разошлись. Аглая завтра перевязку новую сделает, я ей скажу. Придешь, как получится. Но обязательно приди.

Аристотель поднял глаза, его взгляд был мутным, полным смеси стыда и благодарности. Он шмыгнул носом, вытер лицо рукавом и пробормотал, едва слышно:

— Все равно не понимаю. Иван Палыч… ты… зачем? Я ж… я к тебе с морфием лез, угрожал… А ты… — его голос сорвался, и он снова уткнулся в ладони, пряча слёзы. — Никто так не делал. Никто.

Артём положил руку ему на плечо, пытаясь хоть как-то утешить. Вспомнил, как сам, в своём времени, будучи подростком, порой терялся от боли и одиночества, и как чья-то доброта — даже случайная — могла вытащить из пропасти.

— Аристотель, — сказал он. — Ты не зверь, хоть и ведёшь себя так. Если ты сын Субботина, то это не значит, что нужно вести себя так же, как он. Будь человеком. А морфий… — он покачал головой, глядя на свёрток с монетами, — ответ ты уже знаешь. Не продам. Ни тебе, ни твоему отцу. Ему не морфий нужен, а

лечение. А тебе, и матери твоей — жить без его кулаков. Пойми это. Если продам — он завтра тебя еще сильнее отхлещет, требуя новой дозы.

Аристотель кивнул, его плечи всё ещё дрожали, но слёзы уже высыхали. Он потянулся за рубахой, осторожно, чтобы не задеть повязки, и пробормотал:

— Я… попробую, Иван Палыч. С матерью поговорю… может, уедем. Подальше. Есть у нас тетка одна, может к ней… А батя… он не человек уже. Ты прав.

Артём встал, убирая инструменты.

— Если хочешь, можешь остаться тут на ночь.

— Спасибо, но я лучше в коровнике — там у меня уже место есть. Не первый раз из дома уже сбегаю.

— Уверен? Тут тепло и сухо.

— Уверен. Спасибо!

— Ну как знаешь. Запомни — держи раны в чистоте. Если что, приходи. Понял?

Аристотель кивнул, его глаза, всё ещё красные, встретились с взглядом Артёма, и в них мелькнула искра надежды. Он шагнул к двери, но обернулся, тихо сказав:

— Спасибо, Иван Палыч. Я… не забуду.

Дверь скрипнула, впуская холодный воздух. Аристотель кивнул и исчез в ночи. И только когда Артем пошел убирать инструмент, то увидел мешочек с деньгами, который парень нарочно оставил на столе.

* * *

Ранним утром к больнице подкатила лёгкая бричка, запряжённая гнедой кобылой. Из брички, поправляя шляпку, вышла девушка — молодая, лет двадцати. Красивая. Не симпатичная, не милая, не приятная. Именно красивая. Красота холодная, породистая, какая бывает только у аристократов.

Тёмные локоны выбивались из-под модной шляпки с вуалью, а небесно-голубые глаза, большие, детские, с любопытством осматривали пункт прибытия. Платье цвета морской волны, приталенное, с кружевным воротом, подчёркивало стройную фигурку незнакомки, а лёгкий плащ защищал от утреннего холода.

Аглая, суетившаяся у крыльца, даже на мгновение замерла, осматривая гостью. Девушка что-то шепнула ей и Аглая зашла в больницу.

— Иван Палыч, доброе утро! Там к вам пришли. Сестра той, крикливой француженки.

— Веры Николаевны?

— Ага, ее самой. так это сестра ее.

— Она же о знакомой спрашивала…

— Ну, мне сказала — сестра… Но, кажется, не родная. Я такие вещи остро вижу. Наверное, двоюродная. Ох, и красавица! Не в сравнение той. Впрочем, та тоже ничего, когда спит и молчит.

— Ну пусть войдет.

Вошла гостья, принося с собой легкий аромат цветочных духов.

— Доброе утро, — сказал Артем. — Иван Павлович Петров, земский доктор. Проходите, присаживайтесь. Чем могу быть полезен?

Девушка улыбнулась. Она сняла перчатки, обнажив тонкие пальцы, и слегка наклонила голову, поправляя шляпку.

— Доброе утро, Иван Павлович, — ответила она, голос был мелодичным. — Я Ксения Николаевна, сводная сестра Веры Ростовцевой. Вы ее сына лечите, Юру.

— Да, Юрий у нас на лечении. Состояние у парня хорошее, думаю к следующим выходным уже выпишу его. А вы…

— Вера Николаевна настояла, чтобы я к вам приехала. Говорит, вы в этой… — она замялась, оглядывая хибарку, — деревне единственный, кто смыслит в докторском деле. Очень хвалила вас.

Поделиться с друзьями: