Новеллы, навеянные морем

Из Надиной палатки возник Мюнгхаузен, лучился довольством собой, был здесь старшим и всезнающим.

– Ну, чего немного перебрала, бедняжка? Да, ничего, бывает. Щас полегчает.

– Заткнись, – сказала Надя, голосом который никак не мог принадлежать ей, голосом злобной, заправской и тёртой жизнью стервы, – отвернись, не пялься на неё.

– Да чего мне пялится, а то я чего не видел…

– Заткнись, – оборвала тем же голосом со всё нарастающей ненавистью. – Дай одеяло, не видишь – она дрожит. Ну, что ты стоишь?! Дай, одеяло, слышишь!!!

Пронзила взглядом, он почувствовал себя неуютно и с недовольным видом полез в палатку.

Оля застонала и сильнее прижалась к ней. Надя провела ей рукой по голове и посмотрела в мою сторону.

Я похолодел. Наверно, она не видела меня. Я умел растворяться в пространстве, наблюдая. А может просто глаза ее ничего не хотели видеть. Мне сняться до сих пор в самые кошмарные ночи эти глаза, жгут и жалят. В них такое холодное отчаянье! Такая боль! Такая пустота! В них навсегда погасла надежда. В них навсегда исчезла юная Надежда, которую я короткое время, мельком знал. Цветок, который раскрылся холодной ночью и не увидел солнца. Не дождался. Уверовал – никакого солнца нет. Оно не взойдёт! Никогда! Всё это я написал из-за этих глаз, может, хоть теперь они оставят меня и не будут больше сниться!

Тогда, наконец, Рома, который долго занимал позицию, наполовину высунувшись из палатки, подошёл, накрывая плечи Оли штормовкой, и закрыл их обеих от меня, подставив свой красный, покрытый прыщами зад, укантропопленный на кривые, усеянные мелкими волосками ножки.

Я пополз. Бесшумно, как змея. Какое-то время слышал их голоса. Потом ничего не слышал, только степной ветер в траве и стрекот саранчи. Динара позже вытащила из моей кожи множество колючек, но я не чувствовал боли, извиваясь по сухой земле. Полз долго, пока не понял, что дальше бессмысленно. Был с другой стороны холма с маслинами, где они уже никак не могли бы меня увидеть.

Встал, проверил, что всё в порядке с камерами, и пошёл. Я не виноват, я ни при чём, что я-то тут мог изменить – повторял себе, как попугай. Старался думать о священном ибисе, о Динаре, которая меня ждёт.

Думал – никогда не дойду.

Вдруг увидел Голиафа. Куст боярышника был рядом и меня укрыл. Впрочем, он был ко мне спиной. Шёл медленным и плавным шагом, внимая бесконечности степи. Возвращался после прогулки на рассвете. Я сидел рядом с кустом и смотрел, как он взбирается на склон в направлении деревни. Движется навстречу солнцу. Огромному, поднявшемуся высоко и нацелившемуся в зенит. Я долго наблюдал, как он идёт. Могучий, как утес. Нежный и наивный, как ребенок. Большой человек. Голиаф.

Новелла вторая, нечаянно ставшая романом МОРСКОЙ ОФИЦЕР

Стояла жуткая жара. Отдыхающие, приехавшие московским поездом, были расхватаны, лишь часть из них пробилась через кордоны сдающих жильё и таксистов – те, кто знал заранее, куда приехал. Участь расхватанных решалась быстро – их распределяли. Явно небогатая и немолодая пара с ребенком досталась высокой, ушлой и болтливой тётке. Они терпеливо ждали, пока тётка пристроит более серьёзных клиентов – одна компания укатила на такси. Далее следовали снимающие подороже и рядом с морем. Провожатый, он же носильщик, эскортировал гостей к новому месту обитания. Женщина из немолодой пары с некоторым страхом смотрела на этих сопровождающих. Их отличал довольно пропитой вид и загар, более сходный с загаром московских бомжей, чем со смуглостью южан.

– Мы, может, сами дойдём? – сказала женщина завладевшей ими тётке, что покончив с более солидной добычей, наконец, повернулась к ним.

– Ой, миленькая, – отвечала та разнузданно громким голосом с южным говорком, – Вам же дальше всех идти, и в горку. Вы ж по четыре гривны с человека.

– Есть и поближе нумера за такую цену – встряла, придвигаясь все плотнее, неопрятная старуха в засаленном платочке, из-под которого выбивались грязные и плохо прокрашенные хной седые волосы.

Женщина, к которой она обратилась, – подчёркнуто аккуратная, после суток поезда на платье ни единой помятости или пятнышка, даже на такой жаре запах дезодоранта сильнее, чем запах пота, – инстинктивно отшатнулась:

– Спасибо, мы уже здесь договорились.

Голос тётки, как мощный раскат грома, ударил с высоты её внушительного роста:

– Все ж знают, Спиридоньевна, какие у тебя «нумера», – с тараканами и клопами! Не стыдно тебе – они ж со мной договорились!

Старуха сжалась в комок, но не оставила выпад без ответа. Последовала перебранка с подробным перечислением подлостей и нечестия, а также давних тёмных пятен на биографии каждой из вступивших в противоборство сторон.

Даме, послужившей причиной стычки, явно было неприятно.

Девочка взяла её за руку:

– Бабушка, а когда мы пойдём в море купаться?

Для бабушки она выглядела всё же моложаво.

– Сейчас, деточка, – взяла ребёнка в союзники высокая тётка, – сейчас, милая, сейчас с дедушкой-бабушкой обустроитесь и сразу пойдёте на море.

Спиридоньевна, видя, что, так или иначе, ничего не выгорит, бурча под нос проклятия «бесстыдной дылде», ретировалась.

– Я говорю, может, мы сами дойдём, – повторила изрядно утомлённая всем процессом моложавая бабушка.

– Да если вы у нас впервые, с первого раза можете заплутать, да и чемодан у вас тяжёлый. Человек же отведёт вас недорого, всего-то три гривны! – на ваши деньги это что? – ничего на такие деньги у себя в Москве не купите. – Высокая ощущала себя победительницей и, видимо, была в ударе, – А если вы мужчин наших испугались, так это напрасно, они только с виду такие грозные. Если уж вам прямо такими кажутся, то… – тётка быстро стрельнула глазами по сторонам и тут же нашла, что требовалось – …то вот, хоть Витя. Витя, иди сюда! Вот Витя вас отведёт.

Из задних рядов провожатых вышел Витя. Его загар и одежонка были под стать остальным, но он резко от них отличался – не пропитой, стройный, подтянутый, с чёткой короткой стрижкой, в которой поблёскивали седые волоски, с ухоженными усами и гладко выбритыми щёками.

Вид его успокоил бабушку. Дедушка с облегчением вручил ему чемодан на маленьких колёсиках у заднего угла. С последними напутствиями тётки – как тут прекрасно, так хорошо отдохнут, что больше ни в какие другие места не захочется, – они тронулись в путь.

Путь по старым улочкам в гору при таком пекле был нелёгким, дедушка то и дело отирал пот, утомилась и бабушка, ведущая за руку внучку.

– Ещё долго? – спросила она, теперь, кажется, пожалев о замусоленной старухе.

– Да не такое б солнце, Вы б и не заметили, как дошли, – вежливо ответил Витя. Он был спокоен, подтянут и свеж. Глядя на него можно было бы подумать, что жары нет, а чемодан невесомый. Колёсики он не использовал, они были бы бесполезны на той горбатой и щербатой дороге, что пришлось проделать.