Новеллы о Шекспире

– А доктор?
– спросил Гроу.

– Доктора не было. При нем бы я не стал. Он бы понял и обиделся... Ах, вы вообще о нем? Что он за человек то есть? Ну, на это одним словом не ответишь.
– И Ричард на минутку как бы вправду задумался.
– Странный во всяком случае человек. То он такой, то совсем другой. Только одно можно сказать: к мистеру Виллиаму он относится хорошо. Во-первых, он тоже что-то пишет, ну, всякие там свои медицинские трактаты и схолии, поэтому знает, что такое труд сочинителя. Во-вторых, он человек безусловно честный и ни на какую явную подлость не пойдет. Но на явную! Подчеркиваю! И потом опять-таки... Деньги же! Дома же! Земли! Имущество! А жена его, наверное, день и ночь гудит: "Узнан! Повлияй! Объясни! Отговори!" Свою сестру она терпеть не может! Недавно все-таки выдворила ее из дома. Окрутила, - старуха уж молчит, только ходит и слезы утирает! И то тихонько-тихонько. Тут громко не поплачешь - такая тут любовь к родителям! Она давно поняла, что ее кровного здесь уж ровно ничего не осталось. А чуть что заикнется, так старшая дочь ей ласково: "Мамочка, ну зачем вы себя утруждаете всякими мыслями? Вам же это вредно. Вы на семь лет старше отца! Вы нас выкормили, поставили на ноги, ну и отдыхайте". Вот и все! Мать и замолчит! У-у, змея! Ее и муж боится. Он у нее под каблуком. Как она скажет, так и будет. А что вы так на меня посмотрели? Не верите? Ну, поживете - увидите. Я вам потом объясню, чтоб вы были готовы. А то еще увидите и убежите.

– Да нет, мне и миссис Джен говорила то же, сказал Гроу.

– Джен? Неужели Джен Давенант?
– И лицо у Бербеджа вдруг сразу и почти чудесно изменилось сделалось каким-то очень мягким и простым.
– Да, миссис Джен Давенант - чудесная женщина, чувствует, что здесь происходит. И Волк тоже чувствует, они верные друзья Виллиама, только помочь ничем не могут. Да, впрочем, кто тут может помочь? Так что же доктор вам рассказал, когда вез сюда? Неужели о штучке племянника смолчал?

– Начал, да ему помешали, - ответил Гроу. Ему очень нравился этот актер: он был весь доброжелательный, положительный, собранный в кулак. На все смотрел трезво и прямо.
– Если, конечно, что-нибудь важное, - прибавил он, - то простите.

Бербедж нахмурился.

– Ну, важности, положим, никакой нет... ответил он небрежно.
– Впрочем, это для меня нет, а они, конечно, раздуют костер как хотят. Так вот что вышло...
– Он выглянул за дверь.
– Приехал я к нему в день его рождения по делу, привез с собой бумаги...

Дело, по которому приехал Бербедж, было очень деликатное. Помимо кучи лондонских новостей и сплетен, Бербедж привез комедию "Буря". Шекспир написал ее лет пять тому назад для придворного театра, и с тех пор она прошла только однажды и тоже при дворе. Теперь решили поставить ее для публики, но прошла репетиция, и часть пайщиков заколебалась. Уж слишком странной им показалась эта пьеса. С одной стороны, в ней, конечно, все, что надо: океан, необитаемый остров, буря, дикарь, а сейчас, когда наши корабли бороздят все моря и океаны, такие вещи в моде; с другой стороны, ни убийств нет настоящих, ни приключений - так, черт знает что! Сделает ли сборы? И пантомима, кажется, не у места лишняя и дорогая! Спорили, спорили и наконец решили обратиться к самому автору, - что он скажет, то и будет, у него на эти вещи нюх правильный. С этим Бербедж и приехал в Стратфорд.

– Хорошо, - сказал Шекспир, выслушав его.
– Оставь, я посмотрю.

Когда Ричард утром пришел к нему, Шекспир протянул рукопись с вложенным в нее листком.

– Ну вот и все, что я мог сделать, - сказал он.
– Если ты будешь играть Просперо, то, я думаю, пройдет.

Часа через два Ричард с пьесой в руках снова спустился к Шекспиру.

– Ну?
– спросил Шекспир.

– Ты знаешь, - ответил Ричард, присаживаясь, я прочел. Хорошо! Теперь, по-моему, все в порядке. Я бы даже и пантомиму оставил. Без нее непонятен монолог Просперо, а его жалко выбрасывать - отличное место! Громкое, звучное! На аплодисменты!

Шекспир повернулся к окну в сад и крикнул:

– Виллиам!
– И объяснил Ричарду: - Мой племянник. Учится неважно, а почерк как у секретаря королевского суда. Всегда все мои бумаги пишет.

Мальчишка вбежал с луком, увидел Бербеджа и остолбенел.

– Твой почитатель, - объяснил Шекспир с хмурой и гордой отцовской улыбкой.

– С утра здесь крутится. Видел тебя в "Гамлете" и "Саяне" . Тебе сколько тогда было?

– Одиннадцать, - ответил мальчишка.

– Боже мой, пять лет прошло, а все как будто вчера, - вздохнул Шекспир.
– И стихи пишет.

– Хорошие? О чем?

– На темы древних. Ничего. Достопочтенному Кроссу нравится. Он ведь здесь у нас самый ученый человек. И читает хорошо, с чувством.

– Преемника себе готовишь?
– улыбнулся Бербедж.
– Что ж, давай его к нам на треть пая?

– Что ты! Что ты!
– по-настоящему испугался Шекспир.
– Вот тогда уж меня точно сживут со света. Три актера в одном семействе! Это даже для Шекспиров много.

– Ладно! Пусть тогда будет секретарем королевского суда, - улыбнулся Бербедж. Он взял мальчика за плечо: - Поднимемся, малый, ко мне, я тебе дам бумагу и покажу, что мне нужно.

А на другой день вот это и случилось. ... После ужина гости вышли в сад. Их было много. Был содержатель соседнего трактира, высокий, длинный мужчина с висячими усами, хитрый, плутоватый и добродушный; был достопочтенный Кросс; был клерк муниципалитета и местный нотариус Грин; был старый друг, сосед и торговец шерстью Юлиус Лоу; был Джон Комб - человек странный, замкнутый, иронический, вечно подтянутый, о котором ходила нехорошая слава, что он дерет безбожные проценты; был сын его Томас; был близкий друг дома Сандлер и многие другие. Все были веселы, беспечны, все сильно выпили, и никто не думал о смерти.

И вот когда гости расселись за столом под большой тутовицей, а слуги принесли и поставили фонари и свечи, Ричард Бербедж вдруг встал и сказал:

– Леди и джентльмены, минуту внимания! Самый молодой из нас прочтет стихи, посвященные нашему дорогому новорожденному. Мистер Харт-младший, прошу!

Мальчик встал из-за стола, высокий, спокойный, независимый маленький джентльмен, и вышел на середину. Под мышкой у него была папка. Он распахнул ее и вынул лист бумаги, украшенный рамкой со шнурами и розами.

– Нет, сюда, - позвал его Бербедж и показал на место около хозяина.
– И громко, здесь ведь театр, а это, - он показал на дочерей хозяина, - ложа для дам и лордов. Читай, обращаясь к ним.

Мальчик выкинул вперед руку и начал читать. Конечно, не ахти какое было это стихотворение, каждый начинающий мог скропать такое, но гости, слушая мальчишку, одобрительно порыкивали и кивали. Молодец парень, правильно догадался! Прямо как в муниципалитете во время праздника.

Даже достопочтенный Кросс и тот легонько хлопнул два раза в ладоши, хотя если хорошенько подумать, то было отчего ему, человеку ученому, насторожиться. "Жизнь не только коротка, но и бессмысленна, - читал мальчишка, - вечно только искусство. Только поэтам принадлежит бессмертие". ("Как это так - поэтам?
– спрашивали потом друг друга почтенные горожане. А людям с праведной жизнью? Зачем же тогда и в церковь ходить?")

– Все на свете - сон. И дом - это сон (великолепный, двухэтажный каменный дом на площади, может быть, лучший в городе, окруженный прекрасным садом и цветником), и стол, за которым мы все веселимся, и вечер, сошедший на нас, и горящие свечи, и наши разговоры, наши радости и горе - все это сон..

– Да! Точно!
– благочестиво кивнул головой Кросс.
– А мы это забываем и продаем жизнь вечную за чечевичную похлебку. И детей учим тому же. Истинно сказал Спаситель: "Они слепые-поводыри слепых". Спасибо, милый!

– Горы, замки, храмы - весь земной шар когданибудь заколеблется, поплывет и превратится в клочья тумана, - продолжал мальчик, - и останется одно пустое, холодное небо. Мы состоим из того же вещества, что сны. И снами окружена маленькая жизнь - непонятная и бессмысленная. Так сказал великий Просперо! Поэтому восславим же сегодня великое искусство и тех творцов, которые служат ему, непреходящему, вечному, бессмертному, и сами становятся причастными вечной жизни.

Мальчик кончил, опустил руку, и все захлопали.