Новичкам - везёт...

– Да, Седой, лучше бы бросил...

– Кого я вижу!
– лысый здоровяк, метра два ростом, чем-то смутно напомнивший Вин Дизеля, отчего Дизелем и окрестили, довольно оскалился.
– Сколько лет, сколько зим.

– Ты ещё скажи, что рад встрече.
– Седой скривился, харкнул кровью под ноги.

– Не поверишь - рад! А Мономах как обрадуется!

– Этот старый педрила еще не сдох разве?

Тут же удар прикладом в бок. Седой хакнул от боли, перед глазами мерцают алые круги, наконец прошло, выдохнул тяжело и покосился на обидчика. Прыщавый сопляк лет восемнадцати смотрит угрюмо, явно из "любимчиков" Мономаха.

– Мономах жив-здоров, а вот тебе... это явно не грозит. Ладно, поздно уже, завтра поболтаем...
– Здоровяк ухмыльнулся, шагнул за дверь, сопляк семенит следом, как собачонка. Седой сел неуверенно, голова кружится неимоверно, перед глазами мутно, как в запотевшем стекле, но не стал проявлять слабость перед этими мразями. Седой уже понял, что вернулись в Тошниловку, в кирпичные бараки. Вернее, пленников-то определили в сарай для скотины. Там, на ворохе старого подгнившего сена, все ещё без сознания, лежит Атеист.

Шаги за дверью все тише и тише. Седой огляделся, тусклый свет загаженной мухами лампочки с трудом освещает тесную постройку. Стойкий запах навоза до сих пор не выветрился, въедается намертво в одежду, волосы, кожу. Провёл ладонью по разбитому лицу, пальцы нащупали складки рваной распухшей кожи, нос точно сломан, вон как разбарабанило, теперь не нос, а хобот, как у слона. И без живчика все это безобразие быстро не заживет. Хотя жить то осталось всего-ничего... Кажись, отбегался Седой...

Атеист вдруг дернулся, всхрапнул, как конь, веки, дрогнув, медленно-медленно поползли вверх. С минуту парень молча водил взглядом по затянутому пыльной сеткой паутины потолку, наконец, с потрескавшихся от жажды губ сорвался хрип:

– Где я?

– В *опе, мой дорогой друг!

Атеист скосил взгляд, на бледном, как у покойника лице мелькнуло подобие улыбки:

– Узнаю Седого. Даже в полной *опе не теряет оптимизма.

– Я из тех, у кого стакан наполовину с водкой.

Атеист закашлился сухо, скривился от жуткой боли, что каленым железом прожгла виски.

– Хреново?

– Ещё как! Судя по твоей смазливой мордашке, Седой, тебе тоже не айс?

– Ничего, терпимо.

Дверь заскрипела, загородив звездное небо на пороге возник Ахмед. Атеист улыбнулся кавказцу:

– Ахмед! Как ты пробрался сюда?

Седой зло засопев, буркнул:

– Нашими шкурами за билетик заплатил.

Атеист покосился на Седого, бросил удивленный взгляд на кавказца, тот опустил глаза, поник, как обломанная ветка.

– Так ты... что... ты с ними?

– Чего приперся, козёл горный?

Ахмед опустился на корточки, рука скользнула за пазуху, вытащил небольшую плоскую фляжку.

– Живчик.

– В задницу залей. Для смазки.

– Зря ты так. Завтра ещё весь день ехать - ломать начнёт.

Атеист, покряхтев, как малец на горшке, сел, потряс связанными руками, словно надеялся разогнать застоявшуюся кровь. В пальцах закололо, но по-прежнему ледяные, как сосульки.

– Куда нас повезут?

– К какому-то Мономаху, Седому виднее.

– А как же внешники?

– С ними вроде договорились через муров. До Болотного триста километров, дороги, сам понимаешь - звездец, так что доплетемся, в лучшем случае, к вечеру.

– Если вообще доедем...

Ахмед повторил невесело:

– Если доедем...

Седой бухнулся на спину, вытянул ноги на грязной подстилке. В зазвеневшей тишине отчётливо донеслось тихое попискивание, затем пара серых комочков шмыгнула вдоль стены и зашуршала прелой соломой в углу. Седой перевёл взгляд на кавказца:

– И давно ты нас предал?

Ахмед поежился под колючим взором, долго сопел, наконец разлепил губы:

– Когда пошёл к Хакиму поболтать. Мне эти, - он кивнул на дверь, - сказали чтоб вино с вами не пил. Хотели усыпить, чтоб по-тихому. Я как узнал про базу, что всё... всё, млять, накрылось - сам не свой был. Согласился помогать. Обещали, что вам ничего не сделают, только для разговора с каким-то авторитетом отвезут. А вы напролом ломанулись. Я Атеисту нож дал, думал - сдрейфит, а он Дизеля бойца всё-таки замочил. Пришлось с вами бежать, думал вправду оторвемся. Не оторвались...

– Шел бы ты...

– Хорошо. Живчик оставить?

Седой открыл уже рот послать снова, но Атеист опередил:

– Оставь. И проваливай.

Ахмед положил фляжку и молча ушёл. Седой зашипел сердито:

– И зачем взял?

– С поганой овцы хоть шерсти клок. А нам силы понадобятся, мало ли, может выпадет случай вырваться.

– Сомневаюсь...

Глава четвертая

Седой толком не спал, проваливался в тёплый влажный дурман. Всякий раз просыпался, но вокруг по-прежнему чернильная мгла. После ухода кавказца приперся сопляк, Седой с Атеистом огребли несколько смачных пинков, потом тот устало сопя, вышел и вырубил свет.