Новичок в XIX веке. Снова в полиции!

Согласиться сейчас означало навсегда отвратить от себя министра. И Константин Николаевич отрицательно кивнул головой, найдя более скромный выход:

— Ваше высокопревосходительство достаточно будет несколько сильных слов порицания отца жениху. Тот девицу-то соблазнил, а вот женится не торопится. А уж отец найдет, что сказать отпрыску.

Канкрин повеселел. В отличие от денег, слов он мог не жалеть. Ни добрых, ни злых. Ни швейцарам, ни сиятельным сановникам. Ужин завершился в теплом мажорном тоне, в спокойном дегустации закусок и вин.

Уже при выходе из ресторана министр сказал, по-доброму улыбаясь:

— Все сказанное вами удивительно. По отдельности просто, доступно, проще пареной брюквы, а в целом получается замечательный розыск. Вы талант, — он протянул на прощание руку, — я сегодня уеду вечерним поездом, буквально через два часа. Но в полицию к Аристарху Поликарповичу заеду обязательно. И с государем поговорю о награде. Вообще, ему тоже очень нужны талантливые от Бога следователи.

На этой благожелательной ноте они расстались. Напоследок министр потрепал его по плечу и пожелал ему всего хорошего.

По окончании напряженного дня Константин Николаевич решил прогуляться по вечерней Москве. Сегодня он, как князь, и как попаданец, получил жирный плюс и на свою карьеру и в свою линчую жизнь. Ибо в России в XIX веке это было одно и тоже. Повышение в карьере означало не только возможность вкусно кушать и мягко спать, но и рост статуса в целом. Причем, как в обществе, так и в государстве.

Так что князь мог быть доволен. Он не только прилично начал старт карьеры, сам папа и его реципиент будут довольны его продвижением по чиновничьей лестницей. Константин Николаевич еще и снова начал работу, знакомую до одури и такую приятную бывшему оперативнику. И пусть в XIX веке она называлась по-другому и вообще отличалась спецификой, но он снова был полицейским! Ух!

Князь подпрыгнул, потом опамятовался, огляделся. Было тепло, но не жарко, безветренно. Воздух на улице не пах бензином и газом, как в ХХI веке. Правда, явно отдавалось терпким конским навозом, но не сильно и только местами. Людей было сравнительно немного. XIX век! Если в XXI веке в первопрестольной было полтора десятка миллионов, то в две сотни лет назад не было и миллиона. И хотя сама Москва тоже была крохотной, замыкаясь в основном Бульварным кольцом, но все равно, людей было до неприличия мало.

Ему надо было идти почти пол Москвы. Ничего страшного, во-первых, Москва XIX века, как уже говорилось, оставалась еще очень мала. Во-вторых, Константин Николаевич был молод и здоров. Не то, что в XXI веке — стар и немощен. Буквально через час он уже пришел к родительской квартире.

Хорошо идти пешком по вечерней спокойной Москве XIX века! Ни тебе мельтешения огромного числа автомобилей, ни надоедливого хулиганья, ни загазованной природы. И желудок он прилично потряс, избавив от пищи и спиртных напитков!

Глава 7

— Как отвратительно в России по утрам, — пел когда-то в будущем популярный певец. Или же это народное творчество? Все равно, не вообще в России отвратительное, а у конкретного россиянина, который накануне много ел и пил в ресторане! И не столько обильно пил, сколько вкусно и много ел, откровенного говоря, Константин Николаевич вчера по-старчески понадеялся на молодой крепкий желудок, и совсем не контролировал себя. Кушать ведь не выпивать, можно долго и часто и ничего тебе не будет!

Оказалось, что совершенно зря так он считал и надеялся. Поскольку хотя тело было молодым, но слабым, а сознание априори дряхлым и вялым, то и моральный дух оказался не очень крепким и гвоздедробильным. Так-то есть, поговорка «в здоровом теле — здоровый дух» очень хорошо срабатывал именно в негативном плане. хреноватенько было всем — и физическому телу, и моральному духу. Хотелось получше зарыться в мягкую постель и притащить любимый тазик был поближе на случай рвотного позыва.

А тут еще дражайший отец, узнав от слуги Гриши, что сын, наконец-то, изволил проснуться, пришел к нему в комнату с твердым намерением — побеседовать «по душам». Проще говоря, отругать за вчерашнее пьянство. Ну и что первый рабочий день и будущие коллеги попросили, почти потребовали прогуляться в ближайший ресторан, или, Боже упаси, простонародную харчевню, чтобы там нахлебаться дешевым вином. А характер у тебя где?

Малопьющий Николай Анатольевич такой алкогольной практике очень активно в семье противодействовал, понимая, что это путь в никуда. Но как-то одновременно вяло и нехотя. Все-таки сын уже взрослый князь Долгорукий! Нечего его гнобить, как кого-то сыромяжного крестьянина.

Поэтому на первый раз неопределенно спросил, копя будущий гнев:

— Как у тебя, сын мой разлюбезный и единственный, прошел первый рабочий день в полиции? Что-то больно ты вчера вечером был, к моему удивлению, пьян!

Константин Николаевич с появлением уважаемого отца Николая Анатольевича вынужден был сесть на своем прокрустовом ложе, иначе уже и не назовешь, так ему было кромешно и некомфортабельно. Тело с ним по этому направлению бытия было согласно. Голова заметно заболела, зашумела, призывая к дальнейшему лежанию в горизонтальном положении. Но особенно завозмущалась съеденная вчера разнообразная еда. Не согласная с движениями хозяина, она решила посмотреть, что же там на белом свете странного творится и куда они, собственно, идут?

Попаданец, глядя на отца, едва сумел послать мыслительный посыл еде — остановится и одуматься. Ибо мыслительная еда это в любом случае страшный кошмар, хоть в XIX веке, хоть в XXI. Больше тут Георгий Васильевич ничем своему реципиенту помочь не мог, поскольку за всю свою жизнь он так напиваться-наедаться успел в лучшем случае раза два-три, да и то довольно условно. Во всяком случае, ситуацию, когда ему на следующее утро было бы так плохо, как сейчас, он не помнил совсем. хотя на память, вроде бы, совсем не жаловался.

«Надо хотя бы положить на лоб мокрую тряпку, — пришла ему в мозг светлая мысль, — всяко станет легче. По крайней мере, чертовы кузнецы из его головы будут изгнаны, или, хотя бы, одумаются и станут работать потише. И самому шевелиться не надо, все слуга сделает, только прикажи».

Поэтому, прежде всего, он не стал отвечать на вопросы отца, а попросил слабеющим голосом своего слугу:

— Гриша, милый мой, смочи какое полотенце, да приложи к моему многострадальному лбу, а то так мне больно и стыдно за вчерашний вечер, право слово!