Новичок в XIX веке. Снова в полиции!

— Батушка, князь Константин Николаевич, — почти с мольбой спросил он у Долгорукого, — нет ли хоть каких-то подвижек в моем деле?

— Дело практически завешено и казенные бумаги в вашем гостиничном номере, — твердо заявил князь Долгорукий к огромному облегчению Канкрина и к не меньшему удивлению коллег полицейских, ничего не знающих о деятельности своего начальника, — остается только пустяк — небольшой разговор с вами, ваше высокопревосходительство, чтобы прояснить некоторые досадные мелочи. Не для следствия, сугубо для меня. Конечно, неофициально и не для полицейского протокола.

— Да, да, пойдемте, — поспешил практически счастливый министр в свой номер, — разумеется, я отвечу на ваши вопросы. Но перед этим все же гляну на означенные документы. Очень волнуюсь за них!

Ему так не терпелось увидеть, наконец, этот досадный план развития с августейшими пометками и замечаниями, что он даже не спешил к ужину. Хотя после дня беготни и постоянных забот плотный ужин был бы очень нужен. Но дело прежде всего, и ничего тут!

Министр финансов и полицейские прошли в номер.

— Егор Францевич! Ваше превосходительство! Хотелось бы в первую очередь коснуться ваших бумаг. Можете их взять! Только у меня просьба — посмотрите заодно, нет ли здесь каких-либо заметных или мельчайших следов чужой деятельности, — попросил министра Долгорукий. Потом повернулся к своим подчиненным — неразлучной троице уже с приказом: — а вы, господа, будете, так сказать, внутренними следователями. Тоже смотрите, выискиваете эти посторонние следы.

Министр радостно осклабился, но потом нахмурился, не понимая текущей обстановки. Оных казенных бумаг нигде не было видно! Ни на столе, ни на разных комодах и трельяжах гостиничного номера! Если князь и вздумал шутить, то зря он так делает!

— Позвольте мне, ваше превосходительство, немного пояснить, — вмешался Константин Николаевич, — надеюсь, вы помните, куда положили свои наиболее ценные бумаги и деньги?

— Конечно! — уже откровенно раздражено сказал Канкрин, положил на стол красный бювар, — они лежали здесь. Если вы говорите, что они здесь, то они должны быть здесь! Где?

Он перерыл бумаги, затем просто взял бювар и потряс его. Полетели чистые листки бумаги, конверты, какие-то записки, юбилейные адреса. Нужных бумаг не было!

— Князь, я требую объяснений! — вскричал министр, — вместо того, что бы взять за шею эту проказливую девчонку и заставить отдать хотя бы мои наисекретнейшие документы, вы занимаетесь черт знает чем!

— Да! — немногословно обозначил свою позицию Подшивалов.

— Ваше высокопревосходительство, еще несколько минут, — спокойно сказал князь Долгорукий, метнув взгляд на полицейского — этот то что тут вякает, скотина, сожру с потрохами, — заговорил снова с Канкриным — вспомните, в тот вечер, а вы точно положили бумаги и деньги в бювар? Не ошибаетесь?

Мин4истр замер. Раздражение у него, как ветром сдуло.

— Да я помню. Мы немного поиграли в карты под глинтвейн. Но по чуть-чуть и я все помню, — он обвел взглядом остановку номера и внезапно вскрикнул: — вспомнил! Хозяин говорил мне о небольшом секретном местечке. И по-моему, я убрал бумаги туда!

Он вытащил из кармана мундира вицмундира изящный ключ, загадочно показал всем, как важное правдивое свидетельство наличия уже у него важнейших бумаг и быстрым шагом подошел к стене. На нем не было никакого сейфа или хотя бы дверцы с замком, куда можно было вставить ключ. Окружающие молча смотрели — полицейские с уловлением, князь Долгорукий с каменным спокойствием.

Сейчас, — подумал Константин Николаевич, — его логическая цепочка размышлений и точных мыслей либо укрепится Егором Францевичем, либо, наоборот, вдребезги опровергнется. Что тогда будет с оным бестолковым автором, лучше не думать.

Он в душе волновался. Любой бы волновался. Ведь он не искался без хозяина в его номере и поэтому не находил бумаг. А если они не найдутся, что тогда? Солаговолите-ка, князь тогда объяснится!

А ведь один из важнейших лиц в нынешнем правительстве. Кто еще значительнее в верхах? Один, безусловно, — император Николай Павлович. А затем брат императора — представитель Государственного совета великий князь Михаил Николаевич. Хм! Другие почтенные министры? Хм!

Так что, если вы, Константин Николаевич, сейчас облажаетесь, то лучше уж самому перейти в радикальные революционеры. Так хоть красиво будет. Создашь марксистскую партию, первую в отечестве. По идейным соображениям боретесь! Не выкинули из аппарата как неумеху и бездельника. В императорской России ему все равно никакого места не будет.

Министр, меж тем, не торопясь, но и не останавливаясь, подошел к стене, подвинул одну из картин. Искомая дверь сразу же нашлась. Министр быстро ее открыл и торжественно всем показал тоненькую пачку бумаг.

— Батушка Константин Николаевич, как я рад! Вы даже не представляете, какой тяжкий камень упал с моей невинной души!

Полицейские подчиненные тоже удивленно зашумели, как всегда, негромко, чтобы не привлекать внимания почтенных персон. И попаданец почувствовал, как в него уперлись почтительные взгляды полицейских. Такой молодой, но умный. Или удачливый. В любом случае, истинный князь и им с ним не сравнится!

Князь Долгорукий ничего не стал говорить, но и он почувствовал большое облегчение. Нет, господа-с, второго князя Кропоткина с его революционной теории из него не получится!

Канкрин же сдул с пачки листов несуществующую пылинку, благоговейно положил их в лежащий на столе красный бювар.

— А деньги там? — осмелился спросить его Подшивалов, — не пропали?

— Деньги? — равнодушно спросил Канкрин, — конечно здесь, куда же они денутся!

Он показал нетолстую пачку катенек, засунул ее обратно в бювар.

— Так! — заострил Долгорукий внимание всех окружающих, — не заметили ли вы следов постороннего воздействия?

Первым ответил, естественно, министр финансов. Еще раз поверхностно бросил взгляд на тонкую стопку бумаг — виновницу его страшного и мучительного переполоха — покачал головой:

— Нет, князь, право слово, я ничего не заметил. Как я их сложил накануне третьего дня, так они и лежали. Ни-че-го-с!

Константин Николаевич вопросительно посмотрел на подчиненных. А как же они?

Озабоченно ответил, как всегда, Подшивалов, бывший в их троице явным старшим:

— Нет, ваше сиятельство, никаких примет чужой деятельности мы не обнаружили. Здесь, несомненно, никто не рылся, не искал второпях что-то ему очень нужное и важное.

— Ага, — одобрительно кивнул Долгорукий, пояснил: — ваше высокопревосходительство, господа! Ваши драгоценные свидетельства только еще более утверждают мою концепцию. Благодарю за ваши слова!