Новичок в XIX веке. Снова в полиции!

Отец его за такое поведение ничуть не забранил. Он хоть и не был в подобном положении, но неоднократно встречал сослуживцев с густого похмелья и слушал их горестные жалобы на их плохое самочувствие. Вряд ли сын был в чем-то лучше на этот час.

Просидев так с десяток минут и почувствовав себя немного легче, попаданец заговорил уже с отцом, объясняя причины столь бестактного поведения:

— Я вчера, папА, был у самого директора Московской полиции его превосходительства Аристарха Поликарповича Кормилицына!

Новость была, в общем-то, вполне ожидаема, выпускники юридического факультета МГУ, как правило, устраиваясь в полиции, приглашались к директору. Конечно, необязательно, в конце концов, зеленый еще выпускник не такая шишка, чтобы с ходу попасть к первому почтенному лицу данной организации. Но он же князь Долгорукий! Неприятие его в верхах Московской полиции отметилось бы настоящим скандалом. И в первую очередь для него самого. И как тогда быть, совсем уезжать из столицы?

К счастью, тяжко думать о таком чрезвычайно тяжелом развитии событий уже не приходилось. Николай Анатольевич всего лишь поощрительно улыбнулся и потребовал продолжать.

— Я, папА, всего лишь хотел представиться его превосходительству по случаю принятия в его полицию. Но тут возник форс-мажор. Сам министр финансов его высокопревосходительство Егор Францевич Канкрин приехали в Москву. И здесь его, к большому сожалению, обворовали! Деньги, а, главное, секретнейшие бумаги исчезли с концами! Каково, а?

— Ах! — не удержавшись, ахнул Николай Анатольевич, — какая же грязная сволочь это отважилась делать? Бедный Егор Францевич! И что же теперь дальше?

— Ох! — почти в тон охнул Константин Николаевич, но не от неудобного вопроса, вопрос был так себе. От болезненного пароксизма, казалось бы, во всем теле. Помолчал, приводя его в порядок, и затем продолжил уже по теме: — сами понимаете, папА, на помощь его высокопревосходительству немедленно была выслана группа полицейских следователей. Но они не только не смогли найти уворованное, но и сами были неблагородного происхождения. Его высокопревосходительство от этого был в страшном негодовании, просто рвал и метал и по поводу всей старой столицы, и по поводу нашей городской полиции в частности.

Разумеется, его превосходительство директор Московской полиции не смог на это так спокойно смотреть и послал меня, как пусть зеленого новичка, но все же из древнего благородного рода. Кто не знает князей Долгоруких и в России, и в остальном мире! В общем, я должен был прикрыть своим благородством следователей из простонародья (или почти из простонародья).

Это как минимум. А как максимум, конечно же, найти эти клятые бумаги, ну и деньги, хотя о них и не говорилось. Деньги были для всех поданных Российской империи немаленькие, но не для его высокопревосходительства министра финансов. При этом Аристарх Поликарпович меня предупредил, что зеленые выпускники университета обычно принимают на Х класс коллежским секретарем. Но меня сразу поднимут до IX класса титулярным советником! Правда, чин сей будет временный, но если я сумею отличиться, он станет постоянным. И другие награды не замедлят появиться, если я буду на хорошем счету у его превосходительства.

— И как, ты сумел оправдать надежды его превосходительства? — немедленно уточнил Николай Анатольевич. Правда тон его был весьма осторожен и даже пессимистичен. Он понимал, что сын еще не опытен в полицейских обязанностях и много от него ожидать не приходится.

Но, тем более, его стала переполнять радость, когда молодой князь Долгорукий торжественно заявил:

— ПапА, я не только сумел показать себя, как представитель старинного благородного рода, но и сумел вернуть его высокопревосходительству его важные бумаги и деньги!

— То есть ты сумел сохранить свой чин на службе, да еще получил благожелательное отношение у Аристарха Поликарповича? — искренне удивился старший Долгорукий, — это многое стоит!

Николай Анатольевич хотел сказать, что нынешний директор Московской полиции, происходящий из мелкого дворянского рода, почти простонародье, с точки зрения знатных Долгоруких, сумел сделать свою карьеру сам, умелыми руками и неглупой головой. Знатность и покровительство для него, конечно, что-то значат, но немного, а потом он смотрит только на личные возможности человека. И никуда бы ты не вырос.

Но не сказал, понимая, что его сын и так все высчитал и уже сложил два плюс два в этой сложной таблице бюрократической арифметики.

Константин Николаевич немедленно подтвердил потаенные мысли отца:

— Его превосходительство поначалу отнесся ко мне с известной осторожностью. Как же, представитель такого знатного рода, а не отправляется служить в гвардию, в императорский двор, наконец. Сначала армейский полк в глубокой провинции, потом вот в полицию.

Я вообще думаю, что это задание, данное мне с ходу, без малейшего ознакомления, был мне дан не случайно, да еще с щедрой подачей чинов. Если выдержу, значит, не зря взял. Не выдержу, и хай с ним, а он тут не причем. Вон даже чины дал вне очереди, потом моно сказать, что я к нему всей душой, но кто ж знал, что у меня голова такая кривая,а вместо рук неумелые ноги растут.

А еще выделить другую перспективу на будущее. Его высокопревосходительство Егор Францевич ведь тоже не зря острый глаз имеет. И если увидит удачу, может облагодетельствовать, взять, предположим, в столицу из провинциальной Москвы. А в случае неуспеха так даст по благородной лебяжьей шее, что его полицейскому превосходительству только останется руки развести.

Дражайший отец, выслушав его эмоциональную эскападу, только негромко спросил, мол, сам Аристарх Поликарпович что-то сказал или сын все проанализировал с общей обстановки (то есть, запросто придумал)?

— Сам, конечно, — свободно признался Константин Николаевич, — кто же мне все это расскажет. Но уж очень все четко складывается, хотя и в оптимальном варианте. Вон Егор Францевич меня сегодня угощал, до сих пор на мне отзывается. А уж речи какие произносит о вашем сыне, без вина пьянеешь. Я то и талант, и что мне надо только в Санкт-Петербург ехать, а он лично сам будет докладывать обо мне императору Николаю Павловичу. Ужас какой. Так что вы уж не ругайте меня, папА, вчера я и не мог, и не хотел.

Николай Анатольевич после таких живительных новостей, естественно, читать нравоучительные проповеди не стал. Более того, он быстро вышел куда-то. Вернулся с семейной иконой святого Михаила — список XV века с известной ярославской иконы XIII столетии. Тожественно перекрестил ею сына, сказав соответственные слова о блестящей карьере и о том, какой он у них умный и удачливый.

Попаданец Константин Николаевич, разумеется, сказал гораздо больше и судил несколько иначе. Не об уме, а об опыте, не об удаче, а об осмотрительности. Но сдержался, и так бедная голова болела страшно. Как бы «не сыграть в ящик» во второй раз. Так ведь и до инсульта (апоплексического удара, как говорилось в старину) можно легко доиграться.

С большим трудом, проводив отца, заставил себя встать, потребовал от слуги утреннего чаю с ватрушками. Крепкий чай с лимоном оказало поистине живительное влияние. Желудок, конечно, еще бурчал, но гораздо тише, а голова совсем успокоилась.

Правда, оставалось повышенное давление. Его, как понимал Константин Николаевич, в XIX веке при почти полном отсутствии лекарств (то что продавалась ныне в аптеках вызывало у жителя XXI века только смех), можно было излечить лишь бургундским. Но ведь скоро на работу…