Новик
Шрифт:
Тот всадник, что улетел в ров, кстати, так там и остался. Он попытался выбраться и на глазах своих боевых товарищей получил стрелу в шею. Со спины. Прямо из одной маленькой башенки. Немного побулькал, да так собственной кровью и захлебнулся. Как и всадник, упавший спиной на колышек.
– Минус да, - тихо отметил Андрей, едва заметным шепытом.
– Почему два? – спросил Петр.
– Двух же убили.
– А вон тот, раненый в ногу?
– Ну…
– Он ведь не боец.
– Значит минус три. Ха! Хороший размен!
– Только лошадей жалко… - грустно заметил Петр…
Тем временем Ахмет подошел к тому мужчине, что еще
– Ты не сказал про ловушки, - процедил он.
– Ловушки – это только начало. – кривясь разбитыми губами с запекшейся кровью, ответил связанный мужчина. – Местные поговаривают, что Андрей – ведун.
– Что это?
– Про характерников слыхал?
– Слыхал… - мрачно ответил Ахмет.
– Так что не с тем ты связался… - засмеялся пленник. Но не долго, один из татарских воинов ударил под дых, и он зашелся кашлем.
– Почему ты не сказал про колья и ямы? – спросил Ахмет, когда пленник пришел в себя немного.
– Потому что ты не спрашивал.
– Что еще он заготовил?
– Внутрь – не ходи. Там тоже ловушка. Мои люди тут присматривали за ним долго. Все лето почитай. Его уже трижды приступом брать пытались. Два раза мои ребята, один раз ваши татары. И единственное, чего мы добились – бабу какую-то зарезали да мальца. А он в землю положил под сотню.
– Не равняй своих лапотников с моими воинами.
– А кто их равняет? – хохотнул пленник. – Я что ли? Это ты вон с Андреем иди потолкуй, да спроси – какого лешего он тут сел, окопался и злодействует.
– Сколько за себя дашь? – После долгой паузы спросил Ахмет.
– Десять рублей.
– А за своих людей?
– Десять рублей.
– За каждого?
– У меня осталось только десять рублей. Хочешь – ударим по рукам и разойдемся. А на нет и суда нет.
– Пятнадцать рублей.
– Ты, конечно, можешь торговаться. Я тебе может даже что-то пообещаю, но на деле нету у меня больше. Отдаю последнее. Или соглашайся, или иди козе в трещину…
Ахмет скривился. Сплюнул на землю и отвернувшись, пошел к речке. Пленник же поглядел ему вслед и очень мерзко улыбнулся. Ведь этот воин опять спрашивал не то и не так. А зря. Очень зря…
***
Тем временем в Туле новый воевода собрал сотников и прочих уважаемых поместных дворян городового полка.
– Ну что, олухи царя небесного? – с нескрываемым раздражением произнес он. – Допрыгались?!
– Батька, да что случилось то? – удивленно спросил один из них.
– Ладно, Петра на место решили поставить. Но вы на это мальца почто трогали?
– Да кто же знал то?
– Кто?! – рявкнул воевода. – А вы что, не старшины полковые? Кто вместо вас о таких вещах думать будет?! Я в Коломне служил и обоих дедов Андрея знаю. Крепкие мужи и воины. Свои рода вот так держат, - сжал он кулак. – А отца Андрея и мать не удержали. И сынок явно в батю пошел. Али не ведали о том?
– Так… это… малец же он еще…
– Вот то-то и оно! Малец! – рявкнул воевода.
– Куда вы черти смотрели?! В Коломне уже бузу бузят и челобитную Государю готовят, что, де, старшины тульские сироту честного воина царева обижают. Или вы, дурни стоеросовые, полагаете, что Государевы люди в Тулу зачастили просто так? Мне тут шепнули уже на ушко, будто бы Государь наш в ярости от того, что вы тут учудили. И готовится вас всех
Тишина.
– Что? Притихли?! Не нравиться?! Вижу, что не нравиться. Мерзавцы! Вы здесь поставлены зачем?! Чтобы блюсти покой державы и царя! – рявкнул он. – А вы что творите?! Смуту плодите?! Татарам льстите, приваживая их сюда своим греховодством?!
– Батька, грешны! Как есть грешны! Но что делать-то нам? – тихо произнес один из сотников. – Ты только скажи. Все сделаем.
– Скажи… - тихо буркнул воевода. Походил немного. И вскинув подбородок произнес с раздражением: – Гришка вам так подгадил, что и так прямо не скажешь, как за ним разгребать. Да и вы сами молодцы. Повелись как дети малые.
– Гришка? – осторожно переспросил один сотник.
– Воевода ваш прежний – князь Григорий Иванович. Это ведь он вас надоумил. Не так ли?
– Так, батька! Так! – охотно закивали старшины, буквально расцветая ликом, ибо нашли на кого стрелки перевести.
– Значит так, - стукнул он по столу кулаком.
– Будем составлять челобитную царю.
– Писаря позвать сюды! – крикнул тот из старшин, что находился ближе к двери.
Минуты не прошло, как вбежал дьячок с бумагой, перьями и чернильницей. Причем бумагой, как и водится в эти годы толстой и рыхлой, напоминающей больше плохой картон, слегка разбухший в воде и потом просто высушенный.
Забежал. Сел в уголке. Разложился. И внимательно уставился в рот воеводе, с чьих слов он и должен был записывать.
Воевода же, немного понаблюдав за жалобными, словно у побитых собак мордами лица старшин, чуть прищурился и спросил:
– Вы ведь понимаете, что там, в Москве, - кивнул он вверх, - нужно будет дать кому полагается, дабы челобитную вашу не положили в общую кучу до второго пришествия.
– Конечно, батька! Конечно! – закивали они головой.
И уже через полчаса перед воеводой на столе появилась целая горка из кошельков. Приличная такая. Ведь на взятки планировались не местные, а столичные. Да и самому воеводе кое-что должно было перепасть за хлопоты. Ведь ему-то было намного проще в сложившейся ситуации отписать царю все как есть. Что, де, местные старшины заигрались. Что соблазнили на грех бывшего воеводу и при его потворстве и прямом пособничестве начали греховодством мерзким заниматься. Смуту мутить среди честных помещиков на усладу своих черных душ.
Ну или как-то так.
И с воеводы никакого спроса за это не будет. И старшин сурово накажут, ибо делами своими они фактически подрывали боеспособность важного городового полка в пограничье. И царь в целом удовлетворился бы.
– А то ведь и земли укра’инные[1] нужно заселять, что под Казанью, - заметил воевода. – Слышал я, что в туда желающих мало ехать. Тем более из числа тех, что заступает на службу конно и оружно чин по чину.
Еще их немного постращал. И горка кошельков увеличилась. Ибо страх у местных старшин перед землицей казанской имелся. После чего они сели составлять челобитную, в которой постарались свести все беды местные на происки бывшего воеводы. Дескать, он, стервец, интриговал и деньги вымогал как мог. И сиротку обидел он, и старшины не посмели против него выступить, ибо царев слуга видный. Куда им до него? А то, что из-за его дел смута мутиться начнет, так это не их скудного умишка помыслы. Ну и так далее.