Новое начало

Следующее, что я осознал — мощнейший рывок в сторону девушки, скинувший её с лошади. Затем увидел свою угольно-черную когтистую лапу, непрерывно источающую темную дымку и сжимающую такую тонкую мраморно-белую шейку. А ещё я увидел страх. Глубинный страх, поселившийся в её глазах. Это был не страх смерти, нет. Это был страх беспомощности. Она ничего не могла сделать. Не потому, что не было сил. Вовсе нет. Она могла бы убить меня одним движением.

Нирида испытывала страх, потому что ей НЕЛЬЗЯ было убить меня. Клятва в её крови препятствовала любому сопротивлению тому, кто признан Владыкой. И именно эта беспомощность причиняла ей невыносимую боль. Сознание вампирши билось от ужаса, тогда как тело покорно замерло под моей тушей, как зверек перед удавом. Она осознавала, что сейчас я могу сделать с ней всё что угодно, а она не сможет сопротивляться. И осознание этого заставляло её разум конвульсивно содрогаться в пароксизмах боли.

А ещё, в глубинах её зрачков, я увидел нечто новое для себя. Искры непокорности. По связующему нас каналу донеслось презрение. То была скрытая пока неприязнь к тому, кто слабее. Неприязнь к самому факту необходимости подчиняться какому-то «щеглу».

В голове пронеслось отчетливое понимание происходящего. Понимание того, что я могу сделать со своей спутницей всё, что захочу. Только вот это не даст мне её верности. Не бывает человек верным из-под палки. Да, я могу прогнуть её. Приказать ей. Заставить или принудить. Вопрос в другом: а нужен ли мне телохранитель такого толка? Несколько лет спокойствия после пробуждения повлияли на нее не лучшим образом. Зверь, почувствовавший запах свободы, уже не захочет возвращаться в клетку.

«Хочешь свободы, значит? Ты её получишь!»

Прикрыв глаза, скользнул Сознанием вдоль своей руки, сжимающей тонкое бледное горло. Миг, и мой разум проник в тело девушки. Сконцентрировавшись, ощутил судорожное биение её сердца. Тут же перенес сознание к нему. Незримая нить, совсем тонкая, тянулась от живого моторчика куда-то за пределы тела. Это была та самая связующая нить.

— Я отпускаю тебя.

Я с ненавистью рванул нить. Раздавшийся звон разбитого стекла заставил меня вздрогнуть. Словно ощутив свободу, организм вампирши буквально вытолкнул меня наружу, больше не позволяя находиться внутри её тела.

Вот и всё.

Последний взгляд в глубины её таких красивых ярко-красных глаз, в которых медленно происходит осознание происходящего. Убрав руку с бледной шейки, я медленно побрел прочь. На восток.

Что ж. Закономерный итог. В общем-то понятно — многотысячелетняя вампирша вынуждена прислуживать какому-то дурачку, который и сотни не разменял. А уж после того, как она четыре года пожила в полном комфорте, вряд ли ей захочется снова возвращаться в клетку подчинения некому «владыке», от которого есть лишь название.

В груди поселилась тоска и обида. А ещё досада и ненависть на непонимание. Каждый человек хочет быть понятым. Только не каждый человек это получает. Со временем, с возрастом, происходит привыкание. Затем приходит смирение.

Я её не виню. Она просто хотела свободы. Настолько привыкла к ней за эти четыре года, что возвращение к службе стало подобно клетке. Что ж… Пусть получает свободу. Я сам со всем справлюсь. Я сам захвачу этот несчастный полуостров, а затем пойду дальше, огнем и мечом насаждая мир и равноденствие. Пускай Шепот одинок и у него никого нет. Пусть забота или искренняя помощь всегда и везде воспринимаются в штыки… Пускай. Я всё равно буду следовать по этому пути. На зло остальным.

И горе тому, кто смеет преградить мне путь.

Это только мой путь. Путь одиночки.

Путь Проклятого.

В голове сами собой пронеслись строчки старой песни.

По дороге в ад

Черный всадник мчится.

Бледное лицо

И странный блеск застывших глаз.

Только я не всадник. Пешком дойду. Всё равно ездить на лошади не умею.

Эпилог

Эпилог

Мой задумчивый взгляд невидяще скользил вдоль улочек ночного города. В руках дымилась кружка с черным заварным чаем. Я отпил горячий напиток. Мой дом существенно возвышался над остальными, потому с балкона виднелись не только крыши окружающего двор-колодец полукруглого дома, но и улицы города, включая его центр. Осень медленно вступала в свои права. Ночи стали прохладными и совсем темными.

Взгляд опустился вниз, во двор. Какие-то подвыпившие молодые люди громко горланили песни. Несколько девчонок радостно визжали, им на радость. Сейчас они напьются, потом пое… переспят.

В поле зрения попала пара чуть пошатывающихся мужчин, двигающихся в направлении парней. Кто-то из них что-то зычно гаркнул. Молодежь притихла. Я с интересом наблюдал за происходящим.

Быстро завязался разговор. Естественно, диалога слышно не было, однако можно было предположить, что алкаши «за тридцать» доцепились до алкашей «за девятнадцать». Снова отпил из кружки.

События тем временем принимали агрессивную направленность. Один из подошедших мужиков без замаха ударил молодого парня. Тот упал. Завязалась драка. В памяти всколыхнулись воспоминания того, как совсем недавно меня чуть не отправили на тот свет. Раздавшийся женский визг заставил поморщиться — на столько пронзительным он был. Сделал глоток чая.

Я безразлично наблюдал за разворачивающейся потасовкой. Можно было бы вызвать СБ, но те не придут вовремя. А меня за ложный вызов оштрафуют. Вспомнилось, как всем людям не было никакого дела до того, как я лежал на асфальте. Наверняка кто-то видел, как я лежал. Та девка визжала так пронзительно, что нет-нет, а кто-нибудь, да и выглянул бы! И естественно, привлеченный любопытством, остался смотреть. А потом, наверняка, они подумали, что я насильник и получаю по заслугам. Когда моё бренное тело осталось лежать на асфальте… всем было плевать.

Я сжал челюсти. В груди закипала злоба и ненависть. Взгляд упал на заканчивающуюся потасовку. Участники начали разбредаться. На земле остался лежать мужчина. Похоже, что молодежь одержала победу.

Именно так лежала моя тушка. Что ж его бросил «товарищ»? Вдвоем же были, разве нет?

— Что, твой собутыльник бросил тебя, да? — тихо произнес, равнодушно взирая на оставшееся лежать тело. — Вот так вот. Ты дружишь с человеком, бухаешь… а потом р-раз. Получаешь в тыкву и лежишь. И до тебя никому нет дела.

Наклонил голову к плечу. В душе поселилось мрачное злорадство и какое-то запредельное чувство удовлетворения.

— Обидно, наверное?

Безразлично отвернувшись, направился в комнату.

Мужчина не виноват в том, что люди — жестокие твари.

* * *

Янтарно-рыжие глаза белоснежного кота внимательно, с интересом, изучали мужчину. Человек потыкал пальцем в черный прямоугольник со светящейся стороной, после чего поднес его к уху. Из штукенции раздались гулкие протяжные звуки.

— Скорая? — двуногий сказал что-то непонятное.

Сказав что-то ещё, человек положил черный булыжник на стол, после чего вернулся на балкон. Одна из граней «штуки» ярко светилась ещё несколько секунд, затем погасла.

Мужчина облокотился на край подоконника, невидящим взглядом уставившись в темноту улицы. Прохладный ветер обдувал его лицо. Белоснежный кот прекрасно ощущал чувства, обуревавшие его человека. Мало того, что кошки отличные эмпаты, так ещё их органы чувств способны многое рассказать об окружающем мире. Он слышал мерное сердцебиение мужчины, чувствовал изменившийся состав его пота.