Новогодний номер
Шрифт:
– Тогда тебе лучше приступить к уборке, – отрезал Лео, поднимаясь и накидывая пальто. – Иначе можешь лишиться обещанного зрелища. Идём? – спросил он у Кисэ, и тот с улыбкой кивнул.
***
Утро в доме Касамацу начиналось рано, хотя никто кроме Касамацу-сана не просыпался в такую рань добровольно. А утро тридцать первого декабря начиналось ещё раньше, ведь в этот день в доме Касамацу проводили предновогоднюю генеральную уборку. В отличии от младших братьев в этот раз Юкио даже наслаждался процессом. Ему было поручено пылесосить, и выполнение однообразных движений вводили его в некое подобие транса, что способствовало отвлечению от грустных мыслей. Пылесос шумел, поэтому
– Привет, пап! – не растерялся сын, заметив, что родители подвисли, так и позабыв поздороваться.
– Доброе утро, – выдавил Касамацу, напряжённо изучая неуверенно переминавшуюся на пороге почти что бывшую жену и пытаясь сообразить, что теперь правильнее было бы сказать.
– Привет, – пробормотала она, натянуто улыбнулась, тут же отпустила руку сына и принялась рыться в объёмной сумке, одновременно давая пояснения. – Я… Мы пришли, чтобы передать тебе одну вещь. Это привезли сегодня утром, – она продолжала копаться в сумке, – из редакции. Сказали, что ты не оставил никакого другого адреса, а вещь надо было доставить непременно, поэтому… привезли нам, и вот, – она вытащила из сумки новогодний номер «Отоко» и протянула Юкио, тот уставился на нарисованную на обложке новогоднюю ёлку. – Я посчитала это важным, и вот мы…
– Зачем бы им доставлять мне журнал на дом? – удивился Касамацу. – Я же уволился.
– Да, этот человек сказал, что ты написал заявление об уходе, – кивнула Минори, нервно сцепив руки перед собой. – А ещё он сказал, что этот номер – лучший за всё время его работы в журнале и, вероятно, последний. – Она посмотрела на Юкио со странным выражением. – И он хотел, чтобы ты его получил и, может быть, сохранил на память.
– Это, наверное, Лео… – пробормотал Касамацу, пролистывая журнал.
– Ну, он сказал, что его фамилия Акаши, но разве Акаши – это не ваш главный редактор? Он не выглядел важной шишкой – был в куртке и обычных джинсах.
– И он не они-ёкай, – вклинился Ёширо, – он даже пожал мне руку.
– Это странно и совершенно не похоже на Акаши, – Касамацу нахмурился и потёр лоб ладонью. – Но не важно. Послушай, я как раз хотел обсудить с тобой кое-что. – Он оглянулся за спину, пытаясь понять, нет ли поблизости его родственников, затем с сомнением посмотрел на Ёширо и, наконец, взглянул в глаза жене. – Наверное, сейчас не самое подходящее время. И лучше нам поговорить наедине. Но я не хочу, чтобы ты волновалась из-за ипотеки, особенно теперь, когда ты знаешь, что я уволился. Я что-нибудь придумаю, родители обещали мне одолжить, пока не найду новую работу, я выплачу кредит. Вам не придётся переезжать.
– Я… – Минори попыталась что-то сказать, но Касамацу поднял руку, тем самым попросив дать ему договорить.
– И ещё, пожалуйста, если тебе будет нужна помощь, любая… по дому там, или ещё что… в общем, я всегда готов помочь. Пожалуйста, обращайся, я всё сделаю… И я хотел бы чаще видеться с Ёширо, потому что страшно по нему скучаю, и…
Касамацу говорил сбивчиво и горячо, как будто боялся, что жена, вернее, почти бывшая жена, прервёт его в любую минуту, и он не успеет сказать ей всё то, что хотел. Не успеет упаковать в слова пришедшие в его голову и отражённые в статье мысли. Чтобы не забыть ни одного тезиса, он сосредоточенно уставился себе под ноги, сунув руки в карманы джинсов.
–
Я знаю, что обратного пути нет и того, что случилось, не исправить, – проговорил он в финале. – Но я буду очень стараться, чтобы…– Я знаю, – вдруг мягко проговорила Минори, и её холодные дрожащие пальцы коснулись его руки, Касамацу вздрогнул и поднял взгляд. Минори едва сдерживала слёзы. – Я прочитала твою статью, – проговорила она. – Акаши-сан сказал, что твой материал поразил его до глубины души, и я обязательно должна прочитать. – Она с усилием сглотнула. – Я прочитала, – снова сказала она, как-то совсем по-детски жалобно всхлипнув. – Я и не знала, что ты можешь так писать, – тихо проговорила она.
– Минори, – он перехватил её пальцы, сжав в ладони, и вдруг понял, что с момента расставания не обращался к жене по имени, – я не смог стать тебе хорошим мужем, но я постараюсь быть неплохим бывшим, – он горько усмехнулся, – и я совершенно точно сделаю всё, чтобы быть лучшим отцом для Ёширо.
– Ты замечательный отец, я в этом никогда не сомневалась, – тут же горячо подтвердила она, сжав его пальцы в ответ.
Какое-то время они молчали, чётко ощущая, что их сейчас связывают не только сцепленные руки. Они чувствовали те сотни, тысячи нитей, которые пусть и растянулись теперь на километры, но всё ещё прочно соединяли их. И если ещё совсем недавно эти связи причиняли только боль, то сейчас по ним распространялось тепло.
– Знаешь, какой совет мой любимый? – Минори улыбнулась, в её глазах по-прежнему стояли слёзы, поэтому улыбка вышла болезненной. – Самый последний. «Сделайте всё, что в ваших силах, и сверх того, чтобы сохранить вашу семью».
– Это самый важный совет, – подтвердил Касамацу, поспешно опустив взгляд.
– Как думаешь, – снова заговорила она, чуть сильнее сжав его руки, чтобы привлечь внимание и заставить снова посмотреть ей в глаза, – мы сделали всё, что в наших силах, и сверх того?
Касамацу точно знал, что он сам готов бороться за них до последней капли крови, но думал, что Минори уже опустила руки. Однако сейчас в её глазах вместе со страхом и сомнениями он видел решимость. Он не был мастером объяснений и признаний, поэтому просто легонько потянул её внутрь дома, одновременно отступая назад. Находчивый Ёширо тут же бросился бежать по коридору, крича во всё горло: «Бабуля, дедуля, что на завтрак? Мы с мамой ужасно голодные!» И оба родителя невольно улыбнулись.
– Думаешь, ещё не поздно? – жалобно спросила Минори, маленькими шажками заходя внутрь и испуганно озираясь.
– Не попробуешь – не узнаешь, – тихо проговорил Касамацу, не выпуская её руку из своей.
– Вдруг у нас ничего не выйдет? – Она отчаянно кусала губы.
– Может быть, – кивнул он, – но я точно не хочу жалеть о том, что не сделал «сверх того».
– Я тоже, – прошептала Минори, пряча лицо у него на груди.
Касамацу улыбнулся, услышав торопливые шаги матери по коридору и её причитания: «Минори-чан! Какая радость!»
***
Ханамия любил спать. В смысле, он получал от этого физическое и моральное удовлетворение. Физическое – от возможности вытянуться на кровати, на снабжение которой ортопедической подушкой и матрасом он потратил немало денег, моральное – от того, что во сне его не тревожили всякие недостойные людишки. Поэтому спать он мог в сутки любое количество часов. А увольнение поспособствовало увеличению этого количества минимум на три часа, и раньше одиннадцати Ханамия Макото глаз не продирал.