Новогодний подарок

— Выходит, именно так вы и пришли к изучению нравов и обычаев колокольни Джотто?

— Именно так, и не иначе. Речь идет, само собой разумеется, об исследованиях, субсидируемых соответственно Упсальским университетом, которому покровительствует его величество король Швеции.

— Не могли бы вы рассказать о вашей научной работе?

— Во-первых, важно, чтобы объект наблюдения не знал, что за ним наблюдают. Когда речь идет о животных, вы ставите в лесу палатку и притворяетесь туристом. Когда речь идет о деревьях, вы изображаете человека, который расположился под деревом, чтобы отдохнуть в его тени. Но все это нужно делать таким образом, разумеется, чтобы застать объект наблюдения в момент самых непосредственных проявлений его сущности. Когда же речь зашла о колокольне Джотто, я решил, что лучше всего притвориться посетителем этого кафе, где пиво подают отличное, а кресла очень удобные. Я усаживаюсь здесь. Колокольня ничего не подозревает. И я спокойно наблюдаю за ней. Чтобы контролировать свои наблюдения, я, как видите, раздобыл хороший путеводитель по Флоренции.

— Чрезвычайно интересно. И это, наверное, первый случай в истории науки, когда этолог посвящает себя изучению нравов и обычаев колокольни?

— Конечно, уважаемый, первый за всю историю. Но в науке после общих наблюдений переходят, как известно, к эксперименту. Вы, конечно, знаете, что если чайке подчеркнуть, усилить окраску вокруг глаз, ее сородичи перестанут воспринимать ее как члена своего сообщества. Я же задался таким вопросом: если изменить окраску среднего яруса колокольни Джотто, воспримут ли ее другие колокольни как члена своего клана?

— Потрясающе! И каков результат эксперимента?

— Никакого, потому что он не состоялся. Мэр Флоренции запретил окрашивать средний ярус колокольни Джотто. А еще говорят, что коммунисты за развитие науки… Но ничего. Я перешел тогда (перешел, разумеется, в переносном смысле слова, потому что на самом деле я по-прежнему сижу тут и пью пиво) к изучению игр. Игра неотделима от жизни животных. Именно в игре котенок учится ловить мышей, тигр — пожирать охотников, скорпион — сражать своим ядовитым хвостом.

— Простите, профессор, вы хотите сказать, что колокольня Джотто тоже… играет? Ловит мышей?

— Вообще-то, как мне говорили, не обошлось и без этого. Мыши водятся в ее подвалах. Во всяком случае, так мне сообщил один служитель. К сожалению, как вы знаете, колокольне Джотто уже несколько веков. Возможно, она играла прежде, в детстве, и, видимо, действительно ловила мышей. Должно быть, это их потомки бегают в наши дни у нее под лестницей. Но теперь она уже больше не играет. Во всяком случае, не так. Как вы знаете, старики тоже любят играть в карты, в домино, в лото. Занимается ли чем-нибудь подобным колокольня Джотто? Или она живет в полном уединении? А может, она решает кроссворды в часы досуга?

Профессор Бергман взглянул на меня так, словно ожидал ответа на свои вопросы. И я, чтобы избежать допроса, притворился, что закуриваю сигарету. Он продолжал, словно разговаривая с самим собой:

— Я выясню это. Даже если для этого мне придется провести во Флоренции десять лет. За счет Упсальского университета, разумеется. Я узнаю, какие игры радуют это выдающееся произведение искусства в глубокой старости. Следующая задача — определить ее отношение к репродукции. Этот вопрос самый существенный для этологии.

— Не уверен, удалось ли мне ухватить смысл…

— Представляете себе светлячка? Он превращается в маленького фонарщика только для того, чтобы послать сигнал представительнице другого пола. А возьмите койота. Когда он воет на луну, он ищет подругу. Бабочка сатурния павония источает запах, который самцы улавливают на расстоянии километра.

— А что, колокольня Джотто тоже источает запах?

— Я в этом еще не уверен, молодой человек. Но я сижу тут, задрав нос повыше, и все время принюхиваюсь. И в тот день, когда она испустит запах, он не ускользнет от меня. Пока же я аккуратно фиксирую с помощью специальных «звукограмм» звонкие звуковые сигналы, которые колокольня рассылает каждый день с помощью своих колоколов.

— Чтобы призвать самку?

— Минуточку, молодой человек, не торопитесь. Почему поет соловей? Не просто для того, чтобы призвать самку, но и для того, чтобы утвердить себя хозяином всего того пространства, на которое распространяется звук его голоса. Это называется территориальное поведение.

Тонкое и умное лицо профессора Бергмана осветилось бледной улыбкой:

— Вы, должно быть, слышите иногда, какая идет война колоколов в небе Флоренции? Каждая колокольня звонит, чтобы утвердить свое господство над окружающей ее средой. Но в воздухе нет границ, нет барьеров, которые были бы непреодолимы для звука. И когда звуки, испускаемые разными колокольнями, встречаются, сталкиваются словно соперники, возникает контрапункт, рождается гармония. С этого моего места наблюдения я различаю звуки двадцати семи колоколов во всех интервалах натуральной гаммы. Представляете, какой концерт я бы услышал, если бы мог заглушить все другие звуки, заткнуть кляпом все другие источники шума! Вот тогда нам, безусловно, легко удалось бы прочитать эти послания, расшифровать язык колоколен.

Профессор на мгновение умолк, затем улыбнулся, чуть оживившись, и продолжал:

— Может быть, в один прекрасный день мы узнаем, что этот замечательный концерт колоколов являет собой пример социального содружества. Понимаете, что я имею в виду? Возьмите дельфинов. Когда один из них ранен, другие, подталкивая, выносят его на поверхность моря, чтобы он мог дышать. Как помогают друг другу колокольни Флоренции?

— Как, профессор?

— Может быть, одна из них ранена или тяжело больна и другие помогают ей и заботятся о ней своими звуковыми волнами? Эти волны способны на все. Вам известно, что с их помощью можно даже варить яйца?

Я пропустил этот вопрос мимо ушей и задал свой:

— Профессор, а ваша супруга?

— Благодарю, она здорова.

— Она не участвует в ваших исследованиях?

— Она сама может рассказать вам об этом. Вон она, там.

«Там» — означало на другой стороне площади, где находилось другое кафе, столики которого тоже были вынесены на тротуар. За одним из них сидела молодая женщина, бесспорно шведка по национальности, и энергично махала нам рукой в знак того, что видит нас.

< image l:href="#"/>

— У меня другая программа, — сообщила она мне с улыбкой после того, как я подошел к ней, представился и мне подали в соответствии с ее указанием холодный чай, — меня финансирует не Упсальский, а Гетеборгский университет. Я изучаю поведение этологов, которые изучают поведение колоколен.

— А разве, кроме вашего мужа, еще кто-нибудь занимается этим?

— Что вы! Только он. Этого более чем достаточно. Я нахожу, что эта научная работа очень интересна и благотворна для здоровья. Вы же видите — я сижу здесь, пью холодный чай и делаю заметки.

Говоря это, она показала мне записную книжку, в которой я прочитал:

«10.00 — профессор заказывает кружку пива.

10.30 — закуривает сигарету.

11.00 — заказывает вторую кружку пива.

11.30 — закуривает вторую сигарету».

— А он знает, что за ним наблюдают?

— Конечно нет. Иначе наблюдение не имело бы смысла. Не знает, нет. И он, естественно, не спросит у меня, что я тут делаю. Он очень скромен, мой муж. А теперь, если не возражаете, пойдемте. Наше рабочее время заканчивается в 13.00. Затем обед, прогулка по окрестностям или кино, вечером мы бываем в гостях или ужинаем в ресторане. Нет, не надо, плачу я. Вернее, Гетеборгский университет. До свидания.