Новогодний роман

– И будет счастлив в этот год,

И белка, и сова, и зимородковый удод.

– Это не может быть.
– в прихожей появился белобрысый омутный мальчик в белой рубашке и белых гольфиках.

– Чего не может быть, Шарло, крысенок?- спросила женщина.

– Удоды перелетные птицы и птенцов выхаживают весной и летом.
– уверенно, со знанием дела, сказал мальчик.

– Нет. Все точно. Зимородковый удод.
– повторил Запеканкин, увидев, что женщина смотрит на него с недоверием.
– Так было написано. Я ничего не придумал.

– Где?
– спросила женщина.

– В Катехизисе.
– честно признался Запеканкин.

– А я прочитал в Википедии. В этом не может быть сомнений. Я сейчас погружен в орнитологию.

– мальчик был видимо уязвлен сомнениями в его знаниях.

– Ах, Шарло, крысенок.
– женщина приобняла мальчика.
– Не спорь, пожалуйста. Не спорь.

– Я не спорю, мама. Я говорю то, что знаю. Этот дядя в мифологическом костюме совершает научную ошибку, приписывая удодам то, чего они и в мыслях не держали. Это явная попытка дискредитировать классификацию. Я не могу с этим мириться.

– Нет, вы видели?
– со смешанным чувством обожания и отчаяния женщина повернулась к Сергуне.
– А ему всего 9. Шарло, ты не можешь спорить с Библией. Ведь катехизис это что-то библейское?

– Приблизительно.
– расплывчато ответила Сергуня.
– В той стороне...

– Я так и думала.
– обрадовалась женщина в кровавом платье. Наконец-то она смогла в чем-то переубедить сына.
– Неужели для тебя это не авторитет, Шарло?

– Ты темна и имеешь право на авторитеты, мама. Я пока тоже... С Библией я знаком факультативно. Но будет время, доберусь и до нее.
– пообещал мальчик.

– Шарло, ты...
– женщина припала к фужеру со стеариновым мартини.
– Крысенок.

– Итак, господа.
– мальчик обратился к притихшим Сергуне и Запеканкину.
– Насколько я понимаю, вы принесли мне подарок? Премного благодарен.
– Шарло отобрал сверток у Запеканкина.
– Не смею задерживать.

– Шарло, это не воспитанность.

– В чем дело, мама?

– Отблагодари их чем-нибудь.

– Давать деньги не педагогично.
– откликнулся девятилетний мальчик.
– Разве что-нибудь прочесть...

– М-м-м.
– женщина оторвалась от своего мартини.
– Замечательная идея. Только быстрее. Мы можем опоздать на прием. У него склонность к эпическому, гомеровскому стилю.
– сказала женщина Сергуне.

– Никогда при мне не повторяй слова Рудницкого, мама. Этого хорейного ретрограда.
– Шарло разворачивал сверток.

– Это он об учителе своем так.
– с оттенком гордости заметила женщина.

– Именно о нем. Я не признаю ярлыков. Не подумайте ничего плохого, но я универсал. Хм... Отец в своем репертуаре... Балует.

Из бумажной коробки Шарло достал книжку-раскрашку и набор вьетнамских фломастеров с одеколонной заправкой.

– Подрезает мне крылья. Что не продуктивно. А я просил "Похвалу глупости" Эразма Роттердамского... Что же... Все мы в эпицентре этой вековой борьбы, где нет побежденных и проигравших. Лишь участники меняются местами.

Шарло с раскрашкой и фломастерами на мгновение исчез из прихожей. Вернулся он с кухонным табуретом. Его Шарло поставил посередине прихожей.

– Мама. Становись рядом с Дедом Морозом. Вы в одной цветовой гамме, а мое внимание не должно рассредотачиваться.

– Не может прожить без шпильки.
– пробурчала женщина и встала недовольно рядом с красным кафтаном Запеканкина.

– Снегурочка, идите сюда.
– позвал Шарло.
– Аленушку на камне видели? Хорошо. Садитесь рядом. Не слишком углубляйтесь в себя. Оваций никто не отменял. Это вас тоже касается.
– напомнил Шарло матери и Запеканкину.

Мальчик приподнял картошечный носик, выплывающий из нежных персиковых щечек, и произнес важно.

– Впечатление от экскурсии в лес... Плач по раздавленному муравью.

Шарло замолчал. После того как до зрителей дошло, и они захлопали, он вступил с маяковским размахом.

– Я - светильник его! Мне казалось! Я верил!

Мой ладан курится к вящей славе его. О, безумная слепота!
– простонал, схватившись за голову Шарло, но быстро опомнился и завершил непререкаемо.

– Не в его, но в своих глазах я - убийца! Всех кого поглотила моя циклопическая пята.
– Шарло изо всех сил топнул ногой по табурету и стал дожидаться заслуженных аплодисментов. Ждал он недолго.

– Благодарю.
– не покидая табурета, произнес Шарло.
– Надеюсь, этот небольшой отрезок высокой поэзии останется в ваших сердцах.

Шарло слез с табурета.

– Они свободны, мама.

Сергуня встала и подощла к Запеканкину. Шарло поочередно пожал руки Запеканкину, Сергуне и матери. Он не говорил "Благодарю за службу" и эти трое, не кричали, срывая легкие "Рады стараться вашбродь". Тем не менее складывалось впечатление, что это настроение витает в тишине залитой ярким светом прихожей.

– Вам, наверное, очень трудно с таким необыкновенным сыном.
– спросила Сергуня, стоя на пороге. Запеканкин дожидался ее на лестнице.

– Трудно? Не знаю, как то не замечала.
– ответила ей женщина с неразоженными глазами.

– Знаете, Петя.
– сказала Сергуня, когда они начали подниматься.
– Нам надо действовать более энергично. Мне кажется, у нас получается несколько кисло. Вы не находите?

– Что вы предлагаете?
– спросил Запеканкин.
– Мы действуем по инструкции.

– Давайте немного поменяем инструкцию. В этот раз я начну, а вы будете мне помогать. Станцую. Песенку спою. Как то маловато у нас праздника пока.

– Я согласен. Давайте попробуем.
– отозвался Запеканкин.

В то время как Запеканкин и Сергуня обсуждали возникшие рабочие моменты, Егор Махоркин готовился покончить жизнь самоубийством. Многократно обдуманный план, он приводил в действие по частям. Прежде всего, в супермаркете "Дудиловка" в подарочном отделе Махоркин приобрел лакированную прямоугольную шкатулку с кнопкой на боковой грани. Его привлек не чертик в ковбойской одежде, выскакивающий из шкатулки после нажатия кнопки, а покатая крышка, которую отбрасывала назад мощная пружина. Егор расплатился за шкатулку и услугу Деда Мороза и Снегурочки. Они должны были принести ему шкатулку в новогоднюю ночь. В хозяйственном отделе Махоркин купил моток крепкой бельевой веревки, а в отделе спорттоваров гантелю со съемными дисками. Пуда на два железа. Намучился он с этой гантелей, пока волок ее домой, страшно. Егор поместил ее в " мечту оккупанта" рябую сумку с намертво приделанными ручками и английской булавкой, продетой в пластмассовый зиппер. Легендарной вещью была эта сумка. Она выдержала двух президентов, в пору своего рассвета возила замороженные блоки крабовых палочек из балтийского города Лиепая, а из Харбина кожаные и вонючие, как мужик после недельного запоя, жилетки с хилыми кнопками вместо пуговиц. На закате в нее бросили всего лишь гантелю, но и это она выдержала. Выстояла. И кто знает, что могло ожидать ее за поворотом? Егор Махоркин при всем уважении не обладал подобной выносливостью. Он пробовал нести сумку в руках. Его хватило только на то, чтобы вынести гантелю из магазина. На переполненном тротуаре его носило из стороны в сторону. Прохожие возмущались. Кто вербально, а кто и лягнуть от души сумел. Дело пошло полегче, когда Егор решил тащить сумку за собой. Но когда до дома оставались считанные метры, все же не уберегся. Егор мог обойти этот ледяной пригорок, но самонадеянно решил скатиться вниз, стоя на ногах. Гантеля обладала большей скоростью. Она ударила Егору точно под коленки. Махоркин со всего размаха грохнулся на лед. Ударься его затылок не о безопасный притоптанный снег, а возьми он чуть правее прямо на коварный булыжник, торчащий из земли, блестящий план можно было бы выбросить и все закончилось намного быстрее.