Новые приключения в Стране Литературных Героев

Гэррис. Еще бы! Негр, родившийся в моей родной Амери­ке, – о, это редкий товар на африканских рынках! Молодец, Не­горо! Узнаю прежнюю хватку коммерсанта, знающего толк в чер­ном товаре!

Гена(все-таки он не выдержал). Вот подлецы! Правда, Архип Архипыч? Надо же – людьми торгуют! И еще хвалятся!

Профессор. Гена! Я же предупреждал!..

Но поздно.

Негоро. Слышишь, Гэррис? А ты уверял, будто я разучил­ся понимать шум джунглей! Нас подслушивают, и я знаю, кто именно: твой «юный друг», этот проклятый пятнадцатилетний «капитан»! Ну, постой же! (Стреляет.)

Гена (в панике). Архип Архипыч! Бежим!

Топот ног, треск раздвигаемых и ломаемых веток и сучьев – словом, шум бегства и погони, сопровождаемый еще и вы­стрелами, пока Архип Архипович не остановится, задох­нувшись.

Профессор. Да погоди ты, Гена! Кажется, мы от них оторвались. А главное, совершенно незачем было мчаться сломя голову! Ты позабыл, что у меня всегда с собой дистанционное управление нашей машиной и я в любой миг могу перенести нас с тобой куда угодно... Ффу... (Отдувается.) Но я вижу, джунгли не пришлись тебе по нраву?

Гена. Да уж! На море как-то лучше!

Профессор. Если так, будь наконец по-твоему!

В один миг исчезают все шорохи и шумы джунглей. Слыш­ны плеск волн о корабельный борт и скрип снастей под ветром.

Гена. Море! Паруса! Вот здорово-то!.. Архип Архипыч, это мы на «Пилигриме», да? И Дик Сэнд здесь?

Профессор. Нет уж! На сей раз наступила моя очередь выбирать маршрут, и это совсем не «Пилигрим». Это... «Забия­ка»!

Гена. Кто-кто? Забияка? В каком смысле?

Профессор. В переносном, разумеется. И не «кто», а «что». Так называется это судно, или, точнее говоря, паровой клипер, – «Забияка». Он принадлежит русскому флоту и в неко­тором смысле русскому писателю – Константину Михайловичу Станюковичу. Ведь это про него я...

Но профессора перебивает и заглушает матросский говор.

Молодой матрос. ...А вот что еще, братцы, мичман рассказывал про арапчонка-то, которого намедни в океане спас­ли. Он, мичман-то, стало быть, по-ихнему понимает, так арапчо­нок сам сказывал. Капитан-мериканец, у которого тот в услуже­нии состоял, он, братцы, его каждый день мучил. Чуть что, сей­час в зубы: раз, другой, третий, да в кровь! Не разбирал, анафе­ма, что перед им безответный мальчонка, хоть и негра. У бедняги и посейчас вся спина исполосована. Доктор сказывал: страсть поглядеть!

Старый матрос. Ишь, дьявол! Небось у нас уже объ­явили волю хрестьянам, а у этих мериканцев, значит, крепостные есть?

Молодой. То-то есть!

Старый. Чудно что-то... Вольный народ, а поди ж ты!

Молодой. Ей-бо, есть! Сам слыхал, как господа офицеры в кают-кампании рассуждали. У их арапы быдто вроде крепост­ных. Из-за этого самого у их промеж себя и война идет. Одни мериканцы, значит, хотят, чтобы все арапы, что живут у их, были вольные, а другие на это никак не согласны – это те, которые крепостных арапов имеют, – ну и жарят друг дружку, страсть!

Старый. Скажи на милость! Да-а, братец ты мой! И птица клетки не любит, а человек и подавно... Слава те господи, хоть наш-то арапчонок небось теперь вольный будет. Или как?

Молодой. Беспременно вольный! Черт хозяин к рыбам пошел, так какой тут разговор! Надо ему новый пачпорт выпра­вить да и...

Свист боцманской дудки.

Одначе, Захарыч, обед свистят.

Старый(встает, кряхтя). И то пора...

Общий оживленный шум, топот, звяканье оловянных мисок.

Гена. Архип Архипыч, я догадался! Это мы туда попали, где про Максимку рассказывается? Да?

Профессор. Правильно. И я очень рад, что ты читал этот рассказ.

Гена. Ну, не то чтобы читал – я кино видел. По телеви­зору.

Профессор. Ах, всего лишь? А я-то подумал... (Нази­дательно.) Нет, дорогой, если уж ты хочешь...

Но договорить ему не дают снова.

Голос матроса Лучкина. Хлеб да соль, братцы! А что, примете в артель Максимку?

Молодой. Это какого такого Максимку? Арапчонка, что ль?

Лучкин. Его.

Старый. Ишь! А с чего это ты, Лучкин, его Максимкой прозвал?

Лучкин. А как еще прозвать? Его в какой день из окияна спасли? В день святого угодника Максима, вот он и выходит Максимка, значит. Опять же имени у арапчонка нет, а надо же как-нибудь звать... Так что, братцы, принимаете нас?

Старый. Чего спрашиваешь зря? Садись с арапчонком!

Лучкин(медлит). Может, другие которые... Сказывай, ребята!

Молодой. Да чего ты, Лучкин? Садись, говорят! Небось не объест твой Максимка! И солонины нам оставит! (Заливисто смеется собственной нехитрой шутке.)

Старый. На вот! Ему тут и ложка припасена, арапчонку твоему!

Лучкин(оправдываясь). Да я, братцы, по той причине, что он негра... некрещеный, значит... Но только, я полагаю, на земле все равны. Всем хлебушка хочется.

Старый. А то как же! Ешь, Максимка! Не пужайся! Рос­сийские матросы, брат, не забидят!

Гена. Вот это по-нашему! Ведь это, Архип Архипыч, еще когда было, правда?

Профессор. Да, давненько. В России только-только крепостное право отменили. А в Америке, ты сам слышал, идет Гражданская война между Севером и Югом.

Гена. Я и говорю! А они, глядите, всё уже, прямо как мы, понимают! Не то что те двое... (С мстительной мечтатель­ностью.) Эх, вот их бы сюда! Уж здесь бы им показали, как неграми торговать!..

Профессор(вдруг задорно). А что? Неплохая мысль! Ну-ка...

И они с Геной, а также мы с вами слышим потрясенный го­лос Гэрриса.

Гэррис. Тысяча чертей! Негоро! Где мы?

Негоро. Гэррис! Мне кажется, я сошел с ума!

Лучкин(не видя и пока даже не слыша их, приговари­вает любовно и мирно). Ты что же не ешь, Максимка? Ешь, глу­пый! Шти, братец, скусные. Бон шти!