Новые приключения в Стране Литературных Героев

Альбер. Что ж ты почесываешься? Соглашайся. Я возьму тебя на турнир; ты будешь жить у меня в замке. Быть оруже­носцем у такого рыцаря, как я, не шутка: ведь уж это сту­пень.

Франц. А вы не будете давать мне пощечин?

Альбер. Нет, нет, не бойся; а хоть и случится такой грех – что за беда? – не все ж конюшие убиты до смерти.

Франц. И то правда: коли случится такой грех – посмот­рим, кто кого...

Альбер. Что? что ты говоришь, я тебя не понял?

Франц. Так, я думал сам про себя.

Альбер. Ну, что ж – соглашайся...

Франц. Извольте – согласен.

Альбер. Нечего было и думать. Достань-ка себе лошадь и приходи ко мне.

Архип Архипович выключает машину.

Гена. Да-а... Это вам действительно не Айвенго... И за­чем только Франц согласился к нему пойти? Тем более вы гово­рили: он поэт. Гордый, значит.

Профессор. Ну, это-то как раз очень понятно. Во-пер­вых, он стремится из своего мира, из своей среды, из сословия мещан – так тогда называли весь вообще городской люд, куп­цов, ремесленников... Это я на тот случай, чтоб ты не подумал, будто слово «мещанин» здесь ругательное... Стремится в узкий круг дворян, рыцарей. Во-вторых, как ты и сам мог бы догадать­ся по его словам, Франц влюблен в некую прекрасную Клотильду, а она – сестра Альбера. Но, в общем, твои сомнения оправдались. Ничего хорошего из этой службы не вышло. Франц не сдержался и однажды на хамство своего хозяина ответил дерзостью. Его, естественно, выгнали, он подговорил крестьян взбунтоваться против рыцарей, но бунт, увы, был подавлен, а самого Франца победители порешили казнить...

Гена (с ужасом). И казнили?

Профессор. Опять-таки не торопи событий. Лучше убе­дись своими глазами, какой поворот получился в судьбе Франца...

Опять «Сцены из рыцарских времен». Замок. Веселый, гру­бый шум пира. Крики, хохот.

Первый рыцарь. Ротенфельд! праздник ваш прекрасен; но ему чего-то недостает...

Второй рыцарь(он-то и есть граф Ротенфельд). Знаю, кипрского вина; что делать – все вышло на прошлой неделе.

Первый рыцарь. Нет, не кипрского вина; недостает песен миннезингера...

Ротенфельд. Правда, правда... (Слугам.) Нет ли в соседстве миннезингера; ступайте-ка в гостиницу...

Альбер. Да чего ж нам лучше? Ведь Франц еще не пове­шен – кликнуть его сюда...

Ротенфельд. В самом деле, кликнуть сюда Франца!

Первый рыцарь. Кто этот Франц?

Ротенфельд. Да тот самый негодяй, которого вы взяли сегодня в плен.

Первый рыцарь. Так он и миннезингер?

Альбер. О! все, что вам угодно. Вот он.

Ротенфельд. Франц! рыцари хотят послушать твоих песен, коли страх не отшиб у тебя памяти, а голос еще не про­пал.

Франц. Чего мне бояться? Пожалуй, я вам спою пес­ню моего сочинения. Голос мой не задрожит, и язык не от­нялся.

Гена(тихо, чтоб не услышали). Здорово держится, правда, Архип Архипыч?

Ротенфельд. Посмотрим, посмотрим. Ну начинай...

Франц.

Жил на свете рыцарь бедный, Молчаливый и простой, С виду сумрачный и бледный, Духом смелый и прямой. Он имел одно виденье, Непостижное уму, И глубоко впечатленье В сердце врезалось ему. С той поры, сгорев душою, Он на женщин не смотрел, Он до гроба ни с одною Молвить слова не хотел. Он себе на шею четки Вместо шарфа навязал И с лица стальной решетки Ни пред кем не подымал. Полон чистою любовью, Верен сладостной мечте, А. М. D. своею кровью Начертал он на щите...

Гена (гак же тихо). Архип Архипыч! Он тут на любовь к этой девушке... ну к Клотильде, намекает, верно? Видите, как она покраснела?

Профессор. Вероятно... Во всяком случае, в одном ты прав: уж она-то действительно приняла его слова на свой счет.

Первый рыцарь(не скрывая разочарования). Славная песня; да она слишком заунывна. Нет ли чего повеселее?

Гена. Вот дураки! Такие стихи услышать и... Ведь это же Пушкин Францу свои собственные как бы подарил?

Профессор. Да, хотя и несколько переделал для этого свое знаменитое стихотворение о бедном рыцаре. Так сказать, подредактировал его, чтоб оно уместнее прозвучало в устах средневекового поэта – менестреля или миннезингера, как их называли...

Ротенфельд. А все-таки я тебя повешу.

Первый рыцарь. Конечно, песня песнею, а веревка веревкою. Одно другому не мешает. (Хохочет.)

Клотильда (решается наконец подать голос). Господа рыцари! я имею просьбу до вас – обещайтесь не отказать.

Ротенфельд. Что изволите приказать?

Первый рыцарь. Мы готовы во всем повиноваться.

Клотильда. Нельзя ли помиловать этого бедного чело­века?.. он уже довольно наказан и раной и страхом виселицы.

Ротенфельд. Помиловать его!.. Да вы не знаете под­лого народа. Если не пугнуть их порядком да пощадить их пред­водителя, то они завтра же взбунтуются опять.

Клотильда. Нет, я ручаюсь за Франца. Франц! Не прав­да ли, что если тебя помилуют, то уже более бунтовать не станешь?

Франц(он «в чрезвычайном смущении», как говорит Пуш­кин; еще бы: перед ним выбор между жизнью и смертью, да еще к нему впервые участливо обращается дама, которую он любит). Сударыня... Сударыня...

Первый рыцарь. Ну, Ротенфельд... что дама требует, в том рыцарь не может отказать. Надобно его помиловать.

Ротенфельд, конечно, попал в трудное положение. Франца он ненавидит: тот не только взбунтовал вассалов, но еще имеет наглость (а Ротенфельд вряд ли этого не замечает) быть влюбленным в красавицу Клотильду, которую граф сам прочит себе в жены. Да и Клотильда... Что, черт побери, значит ее нежданное заступничество за этого мастера сла­достных песен?