Новый Библейский Комментарий Часть 3 (Новый Завет)

Связь между фехом и законом излагается в ст. 5. «Когда мы находились под властью феховной природы» — такой вариант перевода дан в N1V. Однако лучше (более буквально) перевести: когда мы жили по плоти (еп te sarki). В таких текстах Павел использует слово «плоть» для того, чтобы обозначить не склонность к греху, живущую в человеке (как предполагается в NIV), а ту «сферу власти», в которой человек живет. Поскольку в его основной богословской идее утверждается то, что характерно именно для этого мира, в отличие от мира духовного, слово «плоть» можно понимать здесь как краткое обозначение ветхозаветного этапа истории спасения. Выражение когда мы жили по плоти, по существу, означает «когда мы жили в ветхом, нехристианском устроении». В нем закон служил орудием для обострения и выявления греховных страстей, так как подогревал свойственный нам мятежный дух, направленный против Бога. Теперь же мы умерли для закона и можем служить Богу в обновлении духа, а не по ветхой букве. Как и в 2:29 контраст между «буквой» (gramma) и «духом» — это контраст между законом Моисея как определяющей силой ветхого века и Духом, движущей силой века нового.

7:7—25 Подзаконные история и опыт иудеев. В отрывке 7:1—6 Павел высказывает несколько критических замечаний о законе: он связывает его с фехом как «властью» ветхого устроения смерти и утверждает, что он лишь обнаруживает фех (5). Данные стихи представляют собой кульминацию в череде отрицательных высказываний о законе, содержащихся в Послании к Римлянам. Павел показал, что закон не может оправдать (3:20а), что им познается фех (3:20б) и что он на самом деле умножает фех (5:20) и производит гнев (4:15). Таким образом, вполне можно представить человека, который считает, что для Павла закон — зло. У Павла достаточно опыта, чтобы предвидеть, что его «богословие закона» может быть превратно истолковано. Поэтому он делает отступление, в котором ограждает закон Моисея от такого ложного истолкования. Он отстаивает его благость, показывая, что отрицательные последствия, им производимые, коренятся не в самом законе, а в силе греха и в человеческой немощи. В 8:3а Павел кратко резюмирует основной мотив отрывка 7:7—25: «Как закон, ослабленный плотию, был бессилен…» Такие положения Павел высказывает в контексте краткого обзора того, как сказалось на иудейском народе влияние закона.

7—12 Этот фрагмент, в котором говорится о появлении закона, преследует две цели: вопреки возможному превратному пониманию (7а) показать, что закон Моисея свят, праведен и добр (12), и пояснить связь между грехом и законом (7б—11). Осуществляя последнее, Павел утверждает, что закон был средством, благодаря которому он «узнал» фех (7б). Павел имеет в виду не просто тот факт, что закон разъяснил ему, что такое грех, но что, ясно излагая Божьи заповеди, закон дал греху возможность подофевать бунт против Бога и со всей определенностью показал Павлу, что он фешен и подвержен смерти (8–11). Наша греховность такова, что само именование какого–либо действия преступлением против святого Божьего закона ведет нас к его нарушению, и именно в этом смысле закон «умножает грех» (5:20; 7:5) и производит гнев (4:15).

Чтобы лучше донести эту мысль, Павел использует местоимение «я», и отсюда возникает вопрос, какой опыт апостол имеет в виду. Многие считают, что он размышляет о себе как о еврейском юноше, достигшем совершеннолетия, когда грех ожил в его опыте и дал ему понять, что он — грешник (я умер). Существует и другая точка зрения, согласно которой Павел описывает время, когда, незадолго до его обращения, Дух начал убеждать его в его греховности. Однако тот факт, что этот опыт имел место тогда, когда пришла заповедь, говорит о другой возможности. Из контекста ясно, что «заповедь» должна относиться к закону Моисея (см.: ст. 7,12) и что этот закон «пришел» тогда, когда Богдал его народу Израиля на горе Синай. Евреев I в. учили тому, чтобы они воспринимали себя как причастников исторического опыта Израиля (как в ритуале Пасхи). Таким образом, возможно, что в этих стихах Павел описывает не свой личный опыт, а опыт всего еврейского народа. Следовательно, он, вероятно, говорит, что для Израиля обретение закона означало не жизнь (как учили некоторые раввины), а смерть, так как закон Моисея, «умножая грех», «произвел гнев», как никогда ясно показав, насколько иудеи далеки от Бога.

13—25 Вторая часть отступления, в котором Павел продолжает рассуждать о законе Моисея, образует «связующее звено» его аргументации в 7:7—12: человеческая немощь — вот причина, почему грех может использовать закон как нечто смертоносное. Хотя закон и духовен, он не может освободить человека от рабства перед грехом и смертью (21—25), потому что человек плотян (14), не способен исполнить закон, который считает добрым (16). В этих стихах Павел сосредоточивается именно на законе Моисея.

Учение о законе развивается апостолом в рамках пространной «личной исповеди». Чей опыт Павел здесь описывает? Многие, отмечая, что теперь Павел использует настоящее время (в противоположность прошедшему в ст. 7—11), утверждая, что находит удовольствие в законе Божьем, полагают, что апостол описывает свою ситуацию как зрелый верующий. Таким образом, согласно данному отрывку, закон не может даровать христианину победы над властью греха в его душе, и даже родившись свыше и освободившись от осуждающий власти греха, он все равно не может избежать его когтей (ср.: 14,23,25). Несмотря на то что такое истолкование данного отрывка имеет очень сильную поддержку (напр.: Августин, Лютер, Кальвин) и заслуживает большого уважения, существует и другой подход к проблеме. Большинство из нас, христиан, могут увидеть себя в борьбе, описанной в ст. 15—20. Однако объективное рассмотрение ситуации, о которой говорит Павел, не дает оснований считать, что речь идет о христианине. Павел говорит, что он продан греху (14б; ср.: ст. 25) и является пленником закона греховного (23). Кажется, что первое утверждение прямо противоположно описанию христианина из гл. 6 — «освободились от греха», — а последнее противоречит утверждению Павла из гл. 8, где он говорит, что христианин освободился «от закона греха и смерти» (8:2). Таким образом, в этих стихах Павел, вероятно, описывает свой опыт невозродившегося иудея, когда любовь к Божьему закону и желание его исполнять постоянно оборачиваются своей обратной стороной. Мы, конечно, не можем знать, сколь полно Павел в действительности осознавал масштабы этой борьбы в те дни, когда он еще не был христианином. (Его утверждение, что «по правде законной» он был «непорочным» [Флп. 3:6], относится к его юридическому положению согласно фарисейским нормам, а не к его действительной ситуации.) Ясно, однако, что всю глубину описываемой здесь греховности Павел осознает только в свете своего познания Христа. Таким образом, в ст. 7— 11 Павел описывает тот результат, к которому привело обретение закона им самим и другими иудеями, а в ст. 13—25 — ситуацию, в которой продолжает находиться подзаконный иудей, каковым некогда был он сам. Настоящее время, которое он начинает употреблять в ст. 14, гораздо лучше соотносится с этим описанием обычного положения дел. Ст. 13 — переходный, он резюмирует аргументацию, содержащуюся в ст. 7—12 (закон добр, но грех использует его для того, чтобы порождать смерть, следовательно, закон являет грех в его «истинных красках»; крайне грешен), и представляет собой отправную точку для ст. 14–25. Тот факт, что закон духовен, а «я» плотян (sarkinos, «телесный», «плотский»), подготавливает почву для борьбы, описанной в ст. 15—20. Признание благости Божьего закона и желание его исполнять сталкиваются с неспособностью осуществить это на практике. «Хочу» и «делаю» противостоят друг другу. Отсюда Павел делает вывод, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе (18) и что ответственность за совершаемые поступки несет живущий во мне грех (17,20). Те, кто считает, что в данном отрывке речь идет о «зрелом христианине», утверждают, что Павел говорит здесь о непреходящей власти греха и плоти в жизни верующего. Однако складывается впечатление, что на самом деле речь идет о том, почему именно нехристианин не может исполнить Божий закон — по причине господствующей над ним власти греха.

В ст. 21 Павел резюмирует содержание закона (в данном случае лучше перевести «принцип», «начало»; ср.: RSV), которое он обнаруживает в борьбе, описанной в ст. 15— 20: желание добра уравновешивается и даже подавляется тягой к злу. Радости пребывания в Божьем законе — что было типично для иудеев — противостоит сила иного закона. Некоторые считают, что иной закон представляет собой другую функцию самого Моисеева закона, однако слово «иной» (heteros) дает основание полагать, что Павел имеет в виду «закон», отличный от Моисеева. Этот «закон» представляет собой «силу» или «власть» греха, которую Павел противопоставляет Божьему закону (см. также: 3:27; 8:2). Павел признается, что является пленником закона греховного — яркое свидетельство того, что он описывает свой прошлый опыт подзаконного иудея (ср.: 8:2).

По поводу этого пленения Павел восклицает: Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти? Эмоциональность этого восклицания наводит на мысль, что Павел действительно находится в том «жалком» состоянии, о котором пишет, и что он, как христианин, просит избавить его от физической смерти. Однако как христианину Павлу нет нужды спрашивать о том, кто его Избавитель, и в данном отрывке слово «смерть» относится к смерти во всех ее аспектах как Божье наказание за грех (см.: ст. 5,9—11,13). Следовательно, это восклицание, скорее всего, исходит из уст искреннего и благочестивого иудея, подавленного своей неспособностью исполнить Божий закон и жаждущего получить освобождение от греха и смерти. Столь реалистичный и страстный стиль объясняется тем, что Павел сам все это пережил и хорошо знал, что в этом состоянии по–прежнему трагическим образом пребывает большинство его «братьев… родных… по плоти» (см.: 9:1—3). В начале ст. 25 Павел–христианин прерывает свое описание подзаконной жизни иудея, чтобы возвестить, в Ком надо искать избавление от смерти — в Иисусе Христе, Господе нашем. Затем в конце стиха Павел резюмирует ситуацию, в которой находится подзаконный иудей: умом моим служу закону Божию (т. е. допускаю, что закон добр и стремлюсь его исполнить), а плотию [служу] закону греха (т. е. плоть препятствует исполнению закона).

8:1—30 Уверенность в венной жизни в Духе

Восьмая глава Послания к Римлянам знаменита тем, что в ней речь идет о Святом Духе. Слово «дух» (греч. рпеита) встречается в ней двадцать один раз, и во всех случаях, кроме двух (ср.: ст. 15а и 16б), предполагается Святой Дух. Однако, несмотря на то что тема Духа занимает весьма важное место, не она является настоящей темой данной главы. Тема, развиваемая Павлом, — не Сам Дух, а та уверенность в вечной жизни, возрастанию которой Дух способствует. От «никакого осуждения» в начале и до невозможности чему–либо «отлучить нас» в конце вся глава посвящена рассмотрению тех Божьих действий и даров, которые в совокупности вселяют в каждого христианина уверенность, что его связь с Богом надежно утверждена. Павел показывает, каким образом Дух наделяет верующего жизнью (1—13), принимает в Божью семью (14–17) и дает надежду на славу (18–30).

8:1—13 Дух жизни. В этой главе содержатся одна основная и две второстепенных темы, связывающих главу с предыдущей частью послания. Слово итак, с которого Павел начинает, указывает на то, что он делает вывод из сказанного ранее. Лексика и содержание ст. 1а отсылают к окончанию гл. 5, которая служит основанием для этого вывода. Павел аргументировал свое утверждение, что христиане свободны от осуждения (katakrima; 16 и 18, гл. 5), порожденного грехом Адама, тем фактом, что они соединились с Иисусом Христом. Именно об этом, сделав отступление в гл. 6,7, Павел говорит снова: нет ныне никакого осуждения [katakrima] тем, которые во Христе Иисусе. Однако можно определить и две другие точки соприкосновения: в намеренном противопоставлении ситуаций, когда человек живет «по закону» (7:7—25) и когда он живет «по духу» (ср.: 8:2—4,7), и в развитии в гл. 8 краткого упоминания о служении «в обновлении духа» (7:6б).

Избавление христианина от осуждения — наказания смертью за грех, властвующий над всеми людьми, — совершается благодаря нашему единению с Христом (5:12–21). В ст. 2–4 далее разъясняется, что это избавление совершается триединым Богом: Отец отдает ради нас Своего Сына в жертву за грех (3), на этом основании Дух освобождает нас от власти греха и смерти (2) и обеспечивает полное исполнение закона от нашего имени (4). Можно предположить, что противопоставление «законов» в ст. 2 относится к двум различным действиям Моисеева закона, который, с одной стороны, пленяет человека, если рассматривается лишь как призыв к совершению определенных дел, но, с другой, освобождает, если осмысляется как призыв к «верному послушанию». Однако Павел едва ли стал бы рассматривать закон (как бы его ни понимали) как силу, способную освободить от греха и смерти, и поэтому выражение закон духа надо понимать как «силу (или власть), осуществляемую Духом». Соответственно, выражение закон греха и смерти (2) должно означать не закон Моисея, а «силу (или власть) греха и смерти» (см. также: 7:23).