Новый центр
Шрифт:
Я по-прежнему ничего не понимал. Натура Парцифаля давала о себе знать.
— Этого человека, — пояснила Элинор, — звали Грегор, он был замешан в каких-то политических делах в Бонне, а потом какое-то время работал во Франкфуртском университете. Тебе это ничего не напоминает? Да-а, хороший библиотекарь из тебя никогда не получится.
Постепенно до меня начало что-то доходить, проясняться то, на что она намекала; но пока я собирался с мыслями, она продолжила:
— В книгах я читаю не только информацию на суперобложке, но и данные об авторе. Вот этот самый Грегор Корф, написавший «Заговор Сони», который мы с тобой никак не можем одолеть…
— Я тут ни при чем.
— …значит, написал книгу, которую мы никак не можем одолеть, — этот Корф был замешан в каких-то политических делах в Бонне, потом несколько лет работал во Франкфуртском университете, причем именно в те годы, о которых рассказывает твоя мать.
— Как тебе удалось все это так быстро вычислить?
— Вот так и удалось. А потом он уехал из Германии, и твоя мать, прямо скажем, не очень-то старалась отыскать отца своего ребенка.
Это была правда. Мать позже рассказывала мне, как она боялась, что этот человек когда-нибудь вдруг заявится к нам и перевернет все вверх дном. В какой-то момент гипотеза Элинор показалась мне невероятной. Все-таки Корф в начале нового тысячелетия, через несколько лет после моего рождения, выпустил бестселлер. Он наверняка давал тогда многочисленные интервью, повсюду должны были мелькать его фотографии (в том дешевом издании, которое мы читали, фотографии автора не было), не исключено, что он выступал и по телевизору. С другой стороны, моя мать вряд ли смотрела такие передачи. Так что она могла все это благополучно пропустить, а если даже и узнала его, то предпочла проигнорировать новость. Ничего подобного она мне не рассказывала, и я даже сейчас не стал бы ее об этом спрашивать. Она как раз только что покинула Франкфурт и купила себе домик на Боденском озере. Беспокоить ее не стоило.
Остаток ночи прошел в лихорадочной смене легкого забытья и новых пробуждений, и каждый раз мы с Элинор любили друг друга так, словно времени у нас осталось совсем мало.
Потом снова наступил день.
Документ 12
Беседа с Уттой Велькамп, историком, Свободный университет
«НЕРОН»:Госпожа Велькамп, вас можно отнести к сквоттерам, верно? Вы — профессор-анархист, да?
Велькамп:Что вы имеете в виду?
«НЕРОН»:Ведь
Велькамп:Я живу на территории, где весь архитектурный комплекс зданий подвергся серьезным разрушениям. Нынешние ее обитатели постепенно, по собственным проектам и на собственные средства восстанавливают эти здания. Таким образом, они приобретают на них определенные права. Об этих правах ведутся сейчас переговоры, хотя они и затянулись. Никаких проблем я здесь не вижу. А вообще мне очень нравится моя квартира.
«НЕРОН»:Она ведь у вас на втором этаже. А под вами, на первом этаже, по иронии судьбы вожди режима и их приспешники, о взлете и падении которых вы пишете, еще пять лет назад занимались поддержанием своей спортивной формы. Для вас это — genius loci?
Велькамп:Что вы, я с удовольствием поселилась бы и в любой другой квартире на территории. Кстати, сейчас там, на первом этаже, школа фехтования, это ведь тоже неплохо. Закалка перед грядущими боями.
«НЕРОН»:Которые скоро начнутся?
Велькамп:Не думаю.
«НЕРОН»:Так или иначе, но три недели назад было нападение на новую библиотеку.
Велькамп:Восемнадцать отчаявшихся вассалов из бывшей лейб-гвардии Генерала, ну да. Безусая молодежь, их даже жалко. Ущерба никакого они не нанесли, но зато стало ясно, что подобные акции не являются частью более широкого подпольного замысла. Это был пошлый фарс, а не великая трагедия. Вот вывод из этого происшествия.
«НЕРОН»:Но ведь в столице то и дело возникают стычки, и говорят, что генерал Роткирх еще жив.
Велькамп:Нет сомнений, жив курилка.
«НЕРОН»:Почему же его до сих пор не поймали?
Велькамп:Надо дождаться подходящего момента. Но так долго, как тогда с Караджичем [79] , с ним церемониться не будут.
«НЕРОН»:Значит, никакой опасности нет?
Велькамп:Нет. Особенно сейчас, когда разоблачена подпольная сеть, владевшая частными такси. Оттуда шли основные деньги на закупку оружия, как мы теперь знаем. Этот источник средств теперь блокирован.
«НЕРОН»:Когда выйдет ваша книга — в будущем году?
Велькамп:Надеюсь, да.
«НЕРОН»:У хороших ученых — а мы вас относим именно к этой категории, и мы не одиноки в этой оценке — помимо профессиональной мотивации, есть всегда сугубо личная причина, чтобы заниматься определенной темой. У вас такая причина есть?
Велькамп:Безусловно. Мне не было еще двадцати шести лет, когда грянул путч, а я тогда работала над своей диссертацией.
«НЕРОН»:Как звучала тема?
Велькамп:«Формы авторитарного господства в условиях глобализации и модернизационных сдвигов».
«НЕРОН»:Насколько нам известно, вы завершили свой труд и даже защитили его. Summa cum laude [80] , как значится в архивных документах.
Велькамп:Верно. Но вскоре после этого мой руководитель не только лишился кафедры, но и был арестован. Два года он просидел в тюрьме вот на этой территории. Наконец под сильным международным давлением его удалось освободить. Все его состояние к тому моменту было давно конфисковано. В этом плане режим был мировым лидером.
«НЕРОН»:Если взглянуть на историю — и вдобавок почитать вашу диссертацию, — получается, что это — характерная черта всех авторитарных режимов. Править авторитарно всегда означает — обогащаться лично.
Велькамп:Разумеется. Но генералы — или офицеры, скажем так, ведь один из самых отвратительных правителей генералом не был, — короче, генералы довели этот процесс до высочайшего искусства. Внешне они были совершенно чисты, как вы помните: декларирование всех доходов, включая возможные побочные отчисления… Однако, по самым скромным оценкам, фон Мархов и Плессингер сколотили за это время личные состояния по тридцать миллионов евро каждый. У Роткирха миллионов на десять меньше, а Грош, наша бедная церковная мышь, успел отложить всего полмиллиона, потому что для него самым главным была идеология. Низшие эшелоны из ближайшего окружения тоже весьма обогатились.
«НЕРОН»:Тогда объясните нашим читателям еще раз, как все это функционировало.
Велькамп:Специально для этого во Франкфурте был создан Банк Общественной Благотворительности (БОБ) с филиалами в Шанхае и Сингапуре. Все собранные деньги поступали сначала во Франкфурт, и уже потом БОБ финансировал всевозможные инициативы и разнообразную общественную деятельность, которых не было в природе. Такой утонченной сети подставных фирм и фондов, наверное, никогда в истории не существовало. Это было абсолютно новаторское изобретение хунты.
«НЕРОН»:В этом генералы оказались неожиданными новаторами.
Велькамп:Не столько сами генералы, хотя Плессингер прекрасно разбирался в финансовом секторе еще до путча… И совсем не глава правления банка БОБ…
«НЕРОН»:…м-м, доктор Ханкель?
Велькамп:Да-да, доктор Ханкель. Этот был просто хорошо оплачиваемой марионеткой. В банке был один сотрудник, внешне совершенно обычный, который, кажется, состоял в управлении снабжения, некий доктор Фельдман. Он-то и держал в своих руках все нити системы. Официально он получал месячный оклад в три тысячи евро, то есть относился в этой фирме к беднякам. Но за каждую проведенную банком операцию — а задача у банка была только одна: отмывать конфискованные деньги — он получал свои проценты.
«НЕРОН»:А почему же после 2015 года общественность об этом докторе Фельдмане ничего не слышала?
Велькамп:Потому что он бесследно исчез, причем еще за год до свержения хунты. Я подозреваю, что он скорее в Азии, чем в Европе, и не думаю, что ему плохо живется. Хорошие специалисты везде нужны.
«НЕРОН»:Вы пока не объяснили нам, как в конце концов генералы получили доступ к своим деньгам. Мы дошли только до стадии, когда деньги отмыты.
Велькамп:Суммы внутри страны непрерывно кочевали из одного банка в другой. Разумеется, сами суммы всякий раз менялись, чтобы исходная сумма ни в коем случае не всплыла — важно было замести следы. Когда же они наконец полностью исчезали — следы, разумеется, а не деньги, — тогда они переводились в Сингапур или в Шанхай.
«НЕРОН»:На номерные счета?
Велькамп:Да, на номерные счета. Как вы знаете, Цюрих давно уже не основное место по этой части.
«НЕРОН»:Понятно. Давайте вернемся к вам. Как складывалась ваша судьба после 2016 года?
Велькамп:Я сама себя дискредитировала — собственной темой и тем, кто мой руководитель. Правда, целенаправленная расправа хунты с университетами началась только через два-три года. Поэтому мне еще удалось найти место в отделе документации университета, и там я надежно укрылась. Даже кое-какие специальные навыки получила.
«НЕРОН»:Потом с 2019 года вы — в Кембридже. Это был для вас колоссальный прорыв.
Велькамп:Мне повезло, как, собственно, и раньше, и на протяжении всей моей жизни. Приглашение в Кембридж организовал профессор Метцлер, который был вторым оппонентом на защите моей диссертации. У него была в Кембридже гостевая профессура, и после путча он смог там остаться. Когда он занял должность канцлера, это всем стало известно. Колоссальный прорыв? Что ж, там была замечательная атмосфера, я навсегда полюбила этот город, но на самом деле я там работала вовсе не в университете.
«НЕРОН»:А где?
Велькамп:Я работала в одном институте, он назывался Центр современных германских исследований. Официально он был учрежден одним из выпускников Кембриджа, но на самом деле представлял собой учреждение британского правительства. Там я занималась изучением и оценкой документов, которые можно было получить из Германии, а таких было очень много, ведь хунта не утруждала себя засекречиванием документов в большей мере, чем это делают все современные государства. Разумеется, я там работала не одна. Например, там были английский германист, который когда-то раньше работал на МИ6, парочка резвых молодых экономистов, политологи, социологи, военные специалисты и так далее. Был даже один отбившийся от стаи математик по имени Мурнау. Мы размещались в Мастерс Лодж и были в достаточной степени изолированы.
«НЕРОН»:То есть занимались информационной работой.
Велькамп:Информационной оценкой, так будет правильнее. Время от времени к нам приезжали с визитом из Лондона. Забавно было наблюдать, как британские коллеги старшего поколения откровенно радовались, что наконец-то немцев можно снова официально считать врагами. Это их почему-то бодрило.
«НЕРОН»:Вы страдали от этого?
Велькамп:Нет, никогда, что вы. Тот факт, что я немка, было в их глазах просто врожденным пороком, с которым я ничего не могла поделать. Bad luck [81] .
«НЕРОН»:Видимо, там-то и созрел план вашей книги? Вы ведь постоянно подпитывались новостями с родины?
Велькамп:Нет, до этого было еще далеко. То, что хунта долго не продержится, мне стало ясно очень скоро — нам в Центре всем это было ясно, — но тогда я всерьез подумывала о том, чтобы остаться в Англии навсегда.
«НЕРОН»:А почему не остались?
Велькамп:Профессор Метцлер посоветовал мне вместе с ним вернуться в Германию. Такие исследователи, как я, были очень нужны. Планировалось даже, что я буду работать во временном правительстве, но я отказалась.
«НЕРОН»:Правда ли, что ваше исследование, посвященное временам хунты, наполовину является заказом государства? Вы получаете от правительства деньги?
Велькамп:Какая ерунда! Как вы знаете, после возвращения я защитила докторскую и стала заведовать кафедрой современной истории, причем без какой бы то ни было правительственной протекции, прошу это отметить. Работа над книгой — это часть моих исследований, а финансовую поддержку я получаю от фонда Винклера и от издательства, в котором выйдет книга.
«НЕРОН»:А каков ее основной тезис?
Велькамп:Никакого основного тезиса в ней не будет. Я принадлежу к той школе историков, которая очень сдержанно относится к выставлению оценок и выдаче рекомендаций, а сосредоточивает свое внимание скорее на единичности событий. Конечно, я исхожу из собственных результатов, к которым пришла в своей диссертации.
«НЕРОН»:Из каких, например?
Велькамп:Например, из того, что авторитарные режимы в их современных версиях могут быть попыткой ответа на проблемы глобализации.
«НЕРОН»:Вы имеете в виду, что глобализация приводит к возникновению авторитарных режимов?
Велькамп:Вовсе нет! Они просто являются одной из возможностей. Мы наблюдали их за последние десятилетия в нескольких странах, но одновременно в других странах видели противоположные тенденции.
«НЕРОН»:А почему тогда именно в Германии появилась хунта?
Велькамп:Ну как вам сказать, так или иначе, настоящего военного путча в нашей истории еще не было. Ведь хунта — это скорее коронное блюдо испаноязычного мира, не так ли?
«НЕРОН»:Вы находите это забавным?
Велькамп:Нет-нет, правда. И я не хочу ничего смягчать. Но если вспомнить все то, что уже случалось в этой стране, то нынешняя хунта покажется скорее фарсом, а не трагедией.
«НЕРОН»:Но почему все-таки она захватила власть?
Велькамп:Из-за всеобщего истощения сил, я бы так сказала. Я родилась в 1990 году, то есть ровно в год воссоединения обеих Германий. Таким образом, я — ровесница новой Германии, и ничего другого до 2016 года в своей жизни не
видела, такова моя биография. Но когда я оглядываюсь назад, у меня создается впечатление, что страна и я взрослели разными темпами. Самое позднее в 2009 году, когда мне исполнилось девятнадцать, я почувствовала, что взрослею, а моя страна по-прежнему не знала, как строить свою жизнь и свои отношения с миром. Мне трудно описать это точнее. Просто оставалась какая-то пустота, и с этой пустотой столкнулись генералы. Они рассуждали так: все это — одна сплошная куча дерьма, больше мы в ней барахтаться не хотим. Кроме того, они не хотели, чтобы ими управляли некомпетентные министры обороны.«НЕРОН»:Но ведь у них и без того было достаточно хлопот с солдатами в иностранных контингентах.
Велькамп:Так ведь это был грандиозный ход с их стороны, когда они последовательно начали отзывать свои контингенты из других стран. Это принесло им невероятно много очков.
«НЕРОН»:И еще их программы по обеспечению занятости.
Велькамп: Да, и они тоже, конечно. Хотя эффективность этих программ была очень низкой, а действие их — кратковременным. История знает подобные случаи. Вспомним еще и столовые для бедных. Да, генералам в заботливости не откажешь. Они возвращали мальчишек домой и кормили голодных. Их внешняя атрибутика и инициативы были с виду очень современными. Чего стоила вся эта символика со сдвоенными молниями, потом — «Гейм Бойз» и «Твилайт Герлз», поддержка новейших технологий и тому подобное. С другой стороны, в области информационных технологий страна не могла идти в ногу со временем, потому что свободное хождение информации, неконтролируемый информационный поток — все это генералам, конечно, совсем не подходило. Здесь все было точно так же, как со свободным выездом за границу. В принципе каждый мог выезжать свободно, у меня, например, с этим никаких сложностей не было, ведь я была для них не важна. Но другие могли выехать только при определенных условиях и на определенный ограниченный срок. Если у меня и есть какой-нибудь тезис, то вот он — режим рухнул под грузом собственных противоречий: хотели быть либеральными, но не могли; хотели быть современными и инновационными, но под строгим контролем; хотели быть открытыми всему миру, но за миром не поспевали; хотели вести публичную дискуссию, но при первых же словах критики сажали человека за решетку. Подобное всегда неизбежно терпит крах.
«НЕРОН»:Собственно, не такой уж оригинальный тезис.
Велькамп:У меня нет никаких претензий на оригинальность. Я хочу идти по следу событий и не терять его. События сами по себе достаточно оригинальны, если не причесывать их все под одну гребенку.
«НЕРОН»:Госпожа Велькамп, мы позволим себе еще раз затронуть вашу нынешнюю ситуацию. Руинная территория и ее обитатели считаются чем-то исключительным, особенно если вспомнить, что здесь происходило при хунте. Вы ощущаете свою исключительность?
Велькамп:Сначала я переехала сюда, чтобы находиться как можно ближе к объекту своего исследования. И я с удовольствием живу здесь, потому что рядом со мной множество интересных людей. С большинством у меня контакты довольно поверхностные, но все знают друг друга, а такие события, как открытие библиотеки две недели назад, очень сплачивают людей. У нас на территории царит волнующая атмосфера.
«НЕРОН»:Есть аналитики, которые считают, что здесь можно увидеть образы жизни будущего.
Велькамп:Господи, не знаю. Я не знаю, как все это будет развиваться. Будущее — не моя область. Я — историк.
«НЕРОН»:Госпожа Велькамп, благодарим вас за беседу.
79
Радован Караджич (р. 19 июня 1945) — боснийский серб, сербский государственный и политический деятель, первый президент Республики Сербской в 1992–1996 гг.; поэт, профессор психиатрии, обвиняемый Международным трибуналом по бывшей Югославии в военных преступлениях, в частности в организации массового убийства боснийцев (боснийских мусульман) в г. Сребреница в 1995 г. Был в розыске с 1995-го по 2008 г. Арестован в июле 2008 г.
80
С отличием ( лат.).
81
Невезение, неудача (англ.).
22
На следующий день в одиннадцать утра, когда я вышел из библиотеки, чтобы выкурить первую сигарету, я обнаружил возле «Помидора» дежурную полицейскую машину. Неужели бригада решила здесь пообедать? Во-первых, к таким клиентам заведение вроде бы не привыкло, во-вторых, для обеда было еще, прямо скажем, рановато. Женщина в полицейской форме вышла первой, за ней мужчина, обоим около тридцати, оба — в темно-синих мундирах и рубашках цвета кобальта. Женщина стала стучать в окно ресторана, который был еще закрыт. Не добившись ответа, она обнаружила маленький звонок слева от входа. После многократных звонков кто-то наконец вышел и открыл. Мне показалось, что я узнал Петера Штудера, то есть, собственно, хозяина заведения. Состоялся короткий разговор, после которого мужчина-полицейский распахнул заднюю дверцу машины со стороны водителя, и оттуда по очереди выбрались Мария и Джузеппе Вагнер. После чего все пятеро — Штудер, дети и полицейские — исчезли внутри ресторана.
Уже через два часа все мы узнали значительно больше, и я подумал, что на нашей территории при передаче новостей, как в деревне, идеально работает сарафанное радио. Полиция забрала детей повара прямо из школы. Они были, и на то имелись неопровержимые доказательства, членами, если не главарями детской банды, которая совершала налеты на магазины с дорогими товарами, специализируясь прежде всего на электронике. У меня снова всплыла в памяти вечерняя встреча после кино, когда я все это услышал, и то, как они оба вышли из дверей сарая. Сарай тем временем уже вскрыли, он оказался главным складом награбленного. Было найдено огромное количество плееров ТМ-5, дорогостоящие «Вольфрам Альфа», «ватсоны» различной цены и качества, гиперпады, бинг-бинги и различный софт, вроде Stats Monkey 5.1, Pudding, Anti-"Odipus и Zazie.
Позже мы узнали, что на протяжении нескольких месяцев следствие по этому делу ведет специальная комиссия. Некоторое время выжидали, так как надеялись, что доберутся до взрослых членов банды, которые стоят за малышами, пока не пришли к выводу, что никаких взрослых нет. Бизнесом, то есть перепродажей, занимался тринадцатилетний. Главарь — так, собственно говоря, его назвать было нельзя, потому что эта банда налетчиков была всего лишь малой частицей его разветвленной предпринимательской сети. Из своего бюро на Доротеенштрассе, которое он снял по телефону, назвавшись фирмой «Williams Ltd», он продавал краденое, а также покупал и продавал акции и предлагал финансовые услуги.Благодаря этому бюро и удалось напасть на его след. Юный бизнесмен по имени Герд Вильхельм уже не мог совладать с созданной им гигантской империей, и когда он в ходе выполнения одной из своих «финансовых услуг» допустил промах, его тут же засекла Служба по борьбе с мошенническими операциями. Отсюда до банды маленьких воришек — которые внутри империи Вильхельма числились под именем «Красная Зора» — в рамках следствия был всего один короткий шаг.
Эти подробности мы узнавали постепенно в течение последующих дней. Для Джузеппе и Марии все это прошло почти без последствий, поскольку они были несовершеннолетние. Во времена Генерала их, разумеется, исключили бы из «Гейм Бойз» или, соответственно, из «Твилайт Герлз», отобрали бы у родителей и направили бы в один из воспитательных лагерей, которым комиссар Грош в последние годы уделял особое внимание и в которые вкладывал основные творческие усилия. Здесь же, наоборот, никому не приходило в голову лишить родителей их законных прав. Выиграть процесс против такого адвоката по семейному праву, как госпожа Вагнер-Адам, было практически нереально. Но всем и так уже было ясно, кто виноват: тот самый тринадцатилетний предприниматель с Доротеенштрассе, который в конечном итоге потерял контроль над своей империей [82] . Пока папаша Вагнер пребывал в глубокой депрессии, а ресторану «Помидор» пришлось временно нанять другого повара, его жена позаботилась о том, чтобы пристроить детей в интернат на Боденском озере и таким образом вывести их из-под огня. И вот снова был поздний вечер, и снова я стоял напротив библиотеки, когда Murakami 4 V цвета металлик с госпожой Вагнер за рулем и детьми на заднем сиденье медленно проехал мимо меня. Я поднял руку и помахал, но дети меня не видели.
82
Герд Вильхельм имел несчастье родиться не в те времена. В 2017 г. хунта снизила минимальный возраст подсудности до полных двенадцати лет, как во времена кайзеровской империи. Только через два года после описанного случая возраст снова подняли до четырнадцати лет. Впрочем, по всему было ясно, что юный предприниматель, согласно формулировке закона, вполне «осознавал последствия своего деяния». Ведь он с большим удовольствием пользовался ими в течение целого года. Примеч. автора.
23
Мы все были ошеломлены, увидев, сколько читателей стало к нам приходить, когда библиотека официально открылась. Я рассчитывал, что поначалу людей будет мало и контингент будет ограничиваться исключительно обитателями территории. Вместо этого с самого первого дня повалили люди из города, школьники и старики, студенты, ученые, солдаты, безработные и миллионерши. Они сидели в читальном зале или брали книги на абонементе, и вопреки нашим опасениям мы целыми днями были заняты по горло и уже подумывали о подмоге. Но пока не торопились кого-то нанимать; популярность библиотеки могла быть связана с тем, что слухи о попытке поджога привлекали любопытных, которые потом схлынут.
Во всяком случае на это надеялся Зандер, чем в первый момент немало меня удивил. Нам с Фродо постепенно становилось ясно, что Зандер нисколько не рад тому, что в библиотеку теперь открыт доступ. Больше всего на свете, как мне теперь кажется, Зандер хотел укрыться между стеллажами или заползти в свою каморку и со всей страстью предаться пресловутой ошибке всех начинающих библиотекарей: читать книги.
А если не брать в расчет привлекательность новой библиотеки, то, скорее всего, свое взяла прекрасная весенняя погода: территория манила к себе множество людей, у которых не было здесь никаких профессиональных дел. В течение пяти лет эта территория действительно была анклавом — с точки зрения людей в городе это был, конечно, эксклав, — не герметичная, не запертая на замок, в любое время открытая для всех, но явно не представлявшая интереса территория. Посетители приходили сюда для какой-то определенной цели: им надо было что-то привезти или что-то забрать; провести деловые переговоры с «Алисой» или с «FireSafe & WaterImp»; они заказывали какую-нибудь постройку у Торстена Теделя или ремонт скрипки или же приходили вечером в «Метрополис» посмотреть «Последнее метро» или какой-нибудь другой фильм. Потом они опять уходили, можно считать — в мир, и оставляли территорию нам, сумасшедшим чудакам, которые год за годом ее обустраивали.
Но этой весной, казалось, произошла перемена, потому что даже по вечерам у нас внезапно начали толпиться, подумать только — чужие! Я испугался, услышав это слово, призванное обозначать посетителей нашей территории, — дважды подряд, сначала от Зандера, потом от Тобиаса Динкгрефе. Причем Динкгрефе вроде бы больше пристало радоваться, потому что очень многие из этих чужихзаходили перекусить именно к нему в ресторан. Конечно, так реагировали у нас далеко не все, но все-таки было достаточно людей, которые ощетинивались, набычивались и шипели, когда — особенно по вечерам и в выходные — к нам приходили посетители.
Снаружишла предвыборная борьба. Еще пять недель, а потом — голосование в новый парламент. Разумеется, выборы проходили под надзором Интернациональной комиссии, обстоятельство, которое с определенных сторон подвергалось резкой критике. «Суверенитет из вторых рук» — гласил заголовок большой редакционной статьи в газете «Юнге Штимме» [83] , основанной полгода назад. Автор подробно цитировал Кольберга, который культивировал тему суверенитета как собственную теоретическую нишу. Но уже сейчас было ясно, что в результате выборов в парламенте будут заседать как минимум семь партий и что правительство придется формировать самое меньшее из трех, предположительно под руководством эколибералов. Ясно было также, что Интернациональная комиссия после выборов хотя и существенно сократит свое присутствие, но оставшийся в городе штаб будет, как и прежде, вторым правительством. По этому поводу в статье из «Юнге Штимме» тоже высказывалось негодование. Я считал, что это нормально. Нормально ли? Нет, похоже, мне это было безразлично.
83
«Молодой голос» (нем.).