Новый Мир (№ 1 2006)
Шрифт:
Теперь-то жизнь Панина превратится в ад! Ни одной спокойной ночи, ни одного здорового глубокого сна. Останется только сидеть на кровати и прислушиваться к подступающему с четырех сторон шепоту, ожиданием умножая страхи и предчувствия, обступающие тесным кругом в гробовой тишине.
— Подлец! — не унимался Виталий Сергеевич, открывая ключом квартиру. — Подлец! Надо же ляпнуть… Даша! — позвал Виталий Сергеевич, быстрым шагом проходя по комнатам. — Наташенька!
“Черт настоящий! Черт! Каркает вороной! Каркает!”
—
Забытая песня
Карасев Евгений Кириллович родилс в 1937 году. Человек сложной судьбы, много лет провел в местах заключения. Поэт, прозаик, постоянный автор “Нового мира”. Автор нескольких лирических сборников. Живет в Твери.
Последний снег
На весеннем поле остатки снега, ноздреватого,
источенного солнцем, как оседающие клочья пены ушедшей воды.
Вальяжные грачи, еще более напыщенные спросонок,
шастают, собирая последки прошлогодней страды.
Я далек и от этого поля,
и этих грачей, похаживающих важно.
Тогда почему исправную машину с баком полным
я остановил подле неприметной пажити?
Здесь такое же, как и везде, небо,
лес не гуще, не реже.
А может, земля, высвобождающаяся от снега,
позвала подышать ее надеждой?..
Пробуждение
Как незаметно зазеленели деревья,
еще вчера тянувшие голые ветви,
словно дрожкие струны. Будто обратились в новую веру,
языческую и юную.
Среди горького, грустного —
перевернутых уличных урн, дворовой грязи —
теплящиеся салатовым цветом безлистные прутья
походили на пробившийся одушевляющий праздник.
Я был счастлив безмерно,
вдыхая витающие в воздухе пахучие гранулы.
И, кажется, тоже принимал неведомую веру,
стоя под сводами обретенного храма.
Свет на дороге
Памяти Николая Аракчеева.
Колодезная тишина храма.
Свечей сухое потрескивание.
Лики святых в золоченых рамах,
словно под ледком потресканным.
Полов холодные плиты,
гроб — пугающим особняком.
Заупокойная молитва.
И в горле соленый ком...
Ты ушел от нас, Коля,
не успев постареть.
Никто уже дров не поколет
для мангала на осиротевшем дворе.
Суетой обернулись многие
редкие вещи: старинные часы, статуэтки в горке —
разве они утешат
несказанное горе?
Но у тебя, дружище, остались дети —
единственное по-настоящему дорогое.
Ты будешь для них светом
на непроглядной дороге.
Забытая песня
Нежданно всплыл в памяти слепой Илюша,
исполнитель жиганских песен, тянувший свои рулады в пивнушках в послевоенную пору,
когда еще не водились трибуны, ратующие
за повышение пенсий. И единственной оппозицией были воры.
Для заскочивших в распивочную с размалеванной шалавой
этих забубенных блатарей
и грустил на гитаре незрячий певун,
далекий до славы будущих эстрадных звезд и актерствующих бунтарей.
Перебирая струны печальные,
с бельмами, похожими на слюду,
он жаловался на лихих начальников
и неудавшуюся судьбу:
“Загубили гады, загубили. Отобрали волюшку мою.
Золотые кудри поседели. Знать, у края пропасти стою”...
...Почему я вспомнил спустя много времени
бедолагу Илюшу — с прошлым ли не удается проститься?
Или уходит из-под ног суша,
как в песне слепого артиста?..
Бездомность
У меня вызывает дрожь своей бесприютностью
выметенный под метелку асфальт, особенно если ветер гоняет по нему шумную газету,
мимо урны брошенную. Кажется, это носится твоя последняя надежда на фарт
после проверки таблицы розыгрыша.
Знобит голая панель
и когда холод подкрался тихой сапой.