Новый Мир (№ 1 2010)

Она взяла стакан, посмотрела ему ниже живота.

— Может быть, еще?..

— Давай завтра лучше. Устал.

— Но, — ее лицо напряглось, снова, как час назад, стало некрасивым, — но мне тоже надо о многом сказать. Я тоже...

— Завтра, завтра, — перебил Чеснов, быстро прикоснулся своим стаканом к ее стакану, выпил, поставил на тумбочку и, перебравшись через вытянутые Ларисины ноги, лег на свободную половину кровати. Повернулся на бок, накрылся одеялом. — Все завтра.

Уже в полусне слышал, как она одевается, что-то ищет, чем-то шуршит. “Ничего не стащит?” — встревожился было, но тут же над собой хохотнул и, расслабившись, уснул глубоко, спокойно.

3

В восемь с четвертью, как и заказывал накануне, постучала в дверь горничная. “Поднимаемся-а!” — пропела ласково-повелительно. “Да-да, — отозвался Чеснов. — Спасибо”.

Полежал минуту-другую с закрытыми глазами, приходя в себя. Потом поднялся. Голова была тяжелая, в висках билась кровь. Но особого похмелья не ощущалось.

Чеснов принял контрастный душ, растерся гостиничным махровым полотенцем. Выпил граммов семьдесят водки, запил минералкой. “Та-ак-с!” Сложил продукты в холодильничек, оделся и пошел в буфет на этаже завтракать.

Степанов, Ремников и Зюзьков сидели за столом, ели кашку. Встретили Чеснова двусмысленными улыбками, шутками: “О-о, наш герой полночных утех!..” Чеснов присоединился к ним, привычно положил салфетку на колени. “Да ладно, ребят, не идеализируйте”. Зюзьков укоризненно покачал головой: “Отбил у меня девушку. Я наметил, сценарий продумал, а ты...” — “Что ж делать, — развел руками Чеснов. — Надеюсь, ты-то не провел ночь в холоде”. — “Да уж этого от меня не дождетесь”. И все засмеялись.

За соседними столами тоже разговаривали и тоже временами начинали смеяться мужчины и женщины. Доктора и кандидаты, профессора, доценты... “Хорошо, что Лариса на другом этаже живет”, — подчищая с тарелки геркулес, подумал Чеснов. Конечно, он был благодарен ей за вчерашний вечер, но продолжения не хотелось. Особенно общих приемов пищи, прогулок...

“Вам чай, кофе?” — подошла буфетчица. “Чай... Чай, — зазвучало в ответ. — А мне кофейку, пожалуйста, мягонького... Чай, если можно, зеленый...”

Потом, когда после завтрака стояли в холле и курили, Зюзьков предложил: “Ребята, не завалиться ли нам после ужина в сауну? Тут есть недалеко. Говорят, приличная”. — “Женщин брать?” — бодро спросил Алеша Ремников. “Да кто же в сауну с женщинами ходит! — Зюзьков возмутился. — Они на месте ждут”.

Снова посмеялись и решили вечер провести в сауне. “Я звоню тогда, заказываю”, — сказал Зюзьков. Разошлись по номерам за пиджаками, галстуками, кейсами.

Свой доклад Чеснов прочитал отлично. Не прочитал, точнее, а рассказал, лишь изредка заглядывал в бумаги, где были цифры, тезисы, цитаты... В зале было тихо — значит, слушали.

Во время обеда в университетской столовой (но блюда отменные, и аперитивчик имелся), Чеснов видел Ларису. Обменялись кивками, но не более. Мешало заговорить и расстояние, и не слишком приветливый взгляд женщины — видимо, обиделась на него за вчерашнюю бесцеремонность: улегся спать, а ее практически выгнал. “Но джинсы-то, — отметил с торжеством, — сменила на юбку!” И юбка была пышная, пестрая. “Или с собой взяла, или утром в универмаг сбегала”.

Ужин был в том же “Барском дворе”, правда, без вчерашней пышности. Но насчет напитков — не поскупились. Трудно было не переборщить.

Время от времени Чеснов ловил взгляды Ларисы, потеплевшие и даже призывные, но не реагировал. Уже настроился на сауну. И она в конце концов перестала взглядывать, сдалась приставаниям писателя-почвенника, довольно-таки трезвого сегодня и даже галантного. “Ну и хорошо, — успокоился Чеснов. — Им будет нескучно вместе”.

В половине девятого, прихватив со стола пару бутылок водки, бутылку вина, две-три бутылки минералки, Зюзьков, Степанов, Ремников и Чеснов отправились в сауну.

В парилку почти не заходили. Завернувшись в простыни, сидели за низким столом на мягких диванчиках. Выпивали, травили анекдоты, вспоминали разные случаи из прошлых поездок. При каждом была девушка. Периодически то одна пара, то другая поднималась, уходила в соседнюю комнату, где была кровать...

Чеснов выбрал невысокую, стройненькую, на вид совсем девочку. Это в первый момент насторожило, спросил: “Сколько лет?” — “Двадцать три”. И Чеснов успокоился: “Пусть так”. Да и глаза у нее были недетские, многое увидевшие.

И теперь они сидели рядом. Девушка (имени ее Чеснов не спросил, да и не хотел знать) как-то, как к защитнику, жалась к нему, а он ее почти не замечал. Только спрашивал, подлить ли вина. Она тихо отвечала одно и то же: “Капельку”, — и затем эту капельку отпивала — в бокале все время было на донышке... Два раза сходили в комнату с кроватью. Чеснову понравилось, даже похвалил: “Хорошо работаешь”.

Сауна была оплачена на три часа, поэтому в полночь нужно было уходить. Продлевать не стали — хотелось спать. Ноги дрожали от усталости, выпитой водки. Степанов попросил свою девушку: “Надюша, сходи, скажи, чтоб такси вызвали”. — “Оно уже ждет, — сказала та, — у нас с этим налажено”. Степанов хлопнул девушку по ягодицам: “Э-эх, переезжаю к вам! Все у вас хорошо в городе, прекрасно просто!” Посмеиваясь, стали одеваться.

Последний день конференции был отдан сообщениям кандидатов, аспирантов и студентов. Позавтракав, Чеснов решил не идти. Вернулся в номер, снял брюки. Лег на кровать, включил телевизор. Сразу наткнулся на новости спорта и узнал, что сегодня вечером наша хоккейная сборная будет играть в полуфинале с финнами. Голос диктора был торжественный и тревожный. Чеснов иронически покривил губы: “Н-да, финнов победить — это вам не хухры-мухры”. Вспомнил, что на прошлогоднем чемпионате наших тоже в полуфинале остановили финны. Но может, и не на прошлом и, может, не в полуфинале — он давно не следил за хоккеем, не смотрел матчи с тем напряжением, которое называют болением. Узнавал результаты, иногда, по случаю, обсуждал на работе, возмущаясь очередным поражением, вспоминал былое величие нашего хоккея. “Вот Касатонов, Фетисов, Крутов, Ларионов, Макаров — это пятерка была! Тем более когда в воротах стоял Третьяк. А эти все шоумены... Пятнадцать лет ничего не могут”.

Так же отмахнулся и сейчас, переключил на Эм-ти-ви, сделал звук потише, прикрыл глаза.

И телесно и душевно Чеснов был приятно опустошен. Словно весь хорошенько промылся. “Да-а...” И душу очистил, и новых женщин попробовал. Важное совершил, без чего, наверное, невозможно нормально существовать; без чего или в слизняка превратишься, или в тупое животное с бронебойным лбом, чтоб все преграды на пути разрушать и тащить за собой семейку...

Насчет секса вопрос спорный (немного царапает чувство вины за неверность), а вот по поводу откровенных разговоров... С женой так не поговоришь, перед ней не поплачешься. Жена должна видеть, что муж крепкий, надежный, чувствовать, что он — защита. А душу излей... Нет, может быть, и поймет, пожалеет, поддержит, но это еще хуже. Начнет мучиться, искать какие-то пути, как мужу помочь. А ведь он на самом деле всем доволен, рад, что жизнь так сложилась. Могла и иначе — хуже или лучше, неизвестно. Но нынешняя — не худший вариант. Все, в общем, нормально. Конечно, что-то не дает покоя, крутит, мучает. Неудовлетворенность. Но, хм, есть ли люди удовлетворенные? Не на час, не на день — на годы? Вряд ли... И чтоб пригасить весь этот душевный зуд, он и изливается раза два-три в год. Иногда реже. Как получится... Да и сознание вины за неверность жене тоже помогает некоему очищению. Недаром, наверное, купцы, дворяне время от времени по-свински кутили, били зеркала, цыганок целовали, на ночь откупали дома терпимости. Наверное, чтоб очиститься. “Как там, — наморщил лоб Чеснов, вспоминая, — не постояв на четвереньках, не понять, что значит стоять на ногах”. Да, очень точно сказано.