Новый Мир ( № 1 2012)

Если они лежат одиноко, на квартире у своих родителей, они, конечно, очень страдают: им скучно и обидно лежать день и ночь без движения и видеть, как здоровые дети тут же, рядом, балуются, бегают, кувыркаются, прыгают.

И все смотрят на них как на мучеников, все говорят им: „ах, бедные”, и от этого им еще тяжелее.

Отец Сережи был известный грузинский актер, мать работала в Музее Революции в Москве, и оба они очень любили Сережу, но все же он измучился за зиму, лежа у них на московской квартире. Они смотрели на него со слезами, ахали и охали над ним, и, глядя на них, он думал, что он самое несчастное существо на всем свете. Прошлое лето он прожил с ними на даче в Каджорах — пролежал на носилках под тенистой акацией, завидуя даже воронам, пролетавшим над ним.

Он был уверен, что в той санатории, в которую его привезли, целый день стоит стон и плач прикованных к постели ребят.

И вот оказывается, что здесь не только не вопят и не стонут, но — вообще не говорят о болезнях: играют с утра до ночи, работают, учатся совсем как здоровые дети. Озорничают, пожалуй, даже почище здоровых. И так много и так громко хохочут, что им то и дело кричат, чтобы они перестали бузить.

И странное дело: те боли, которые казались Сереже невыносимо-мучительными, когда он лежал один, — здесь, в компании с товарищами, не вызывали ни стонов, ни слез.

Реветь в перевязочной считалось вообще неприличным. Туда нужно было отправляться с ухарским и равнодушным видом и говорить надо было не о боли, а о самых посторонних вещах: о ежиках, об апельсинах, о звездах, о фашистах, об Африке…» (Корней Чуковский, «Солнечная»).

«А еще знаете, какое самое главное дело после операции? Улыбнуться. Я серьезно! Если ты не можешь улыбнуться — лишняя жидкость давит на мозг. А если можешь — шунт работает, ничего ему не мешает.

Я уже пять раз лежала в нейрохирургии. В два месяца, конечно, ничего не помнишь. В три года — тоже не особенно соображаешь, что с тобой делают. А вот в шесть лет становится страшно. Только что вроде узнаешь, что люди умирают. И тут тебе говорят: „На операцию!” И ты думаешь: „А вдруг врачи отвернутся и не заметят, что из тебя вся кровь вылилась? И ты умрешь”. В девять ты понимаешь: это глупость. Но зато начинает точить зависть. Почему ни у кого у одноклассников нет шунта, только у тебя есть? Почему тебе приходится с ним мучиться, терпеть больничную жизнь, послеоперационные уколы? Чем ты виноват?

А в двенадцать-тринадцать начинает хотеться всем рассказать о своем шунте по секрету. Чтобы все испугались. Чтобы все поняли: ты герой, раз все это терпишь.

Говорят, привыкаешь только в пятнадцать, но я привыкла уже. Мне пришлось пораньше: у меня мама — как ребенок. Мне приходится ее поддерживать. Ей очень тяжело. И условия очень тяжелые, и переживать за меня нелегко. А вдруг я подхвачу инфекцию? Или шунт на этот раз не приживется?

Поэтому я никому не завидую и никому не хочу рассказывать свой секрет. Я такой родилась и такой буду всю жизнь. Зато благодаря шунту я живу нормальной жизнью. Я занимаюсь спортом, хожу в кино, и никто не знает, что, не будь волшебного проводка, я бы не выжила. Многим тяжелее. Например, у некоторых ребят, которые лежат со мной в нейрохирургии, рак. Они могут и не выжить. А теми, кто борется и не сдается, я восхищаюсь. Потому что не знаю, справилась бы я сама или нет, не будь у меня маленького помощника, которого я выдумала себе в марте прошлого года, когда мы в очередной раз приехали в больницу с мамой менять шунт. Я назвала его Выдуманный Жучок» (Юлия Кузнецова, «Выдуманный Жучок») .

Недавно один литератор, рассказывая другому о своей новой книге, обмолвился, характеризуя издательство: «Знаешь, они выпустили ее любовно, бережно». О нарниевской серии «Наш ковчег. Детям и подросткам», то есть о «Жучке» — я готов говорить с тем же пафосом. Любовно. Чего, увы, не могу сказать о Чуковском. И дело не в том, что лицо я «заинтересованное», что работаю в мемориальном доме-музее этого литератора. Я просто беру книгу в руки.

На обложке, как всегда, стоит имя автора. Здесь напечатано крупно «К. И. Чуковский».

Но такого писателя нет и никогда не было! Как нет писателей «Л. Н. Толстого» или «С. Я. Маршака». Литературное имя автора «Серебряного герба» и «Солнечной» — Корней Чуковский. Это его литературное имя , как «Лев Толстой», «Самуил Маршак» и так далее. 

А писать на обороте титула мелким кеглем: «ил. Н. Цейтлина, Т. Мавриной» (при этом «рядовому» читателю совершенно не ясно, кто из художников иллюстрировал «Герб», а кто — «Солнечную») — значит не понимать (или не обращать внимания), с кем, с какими соавторами имеет дело писатель «К. И. Чуковский». Впрочем, теме «писатель-художник» мы тоже намерены уделить должное время и выделить нужное место в наших будущих разговорах о детской литературе.

Ну а на крохотное предисловие/послесловие, объясняющее, с чего это вдруг переиздается повесть, напитанная реалиями исчезнувшей и совершенно непонятной современному подростку эпохи, у издателей, очевидно, просто не было времени… Жаль, а ведь это — «убытки», как любил повторять «К. И. Чуковский» вослед за своим любимым Антоном Чеховым, вложившим это восклицание в уста приснопамятного Якова из «Скрипки Ротшильда».

И чтобы не заканчивать грустно, вот вам классическое стихотворение Михаила Грозовского, которое он неизменно читает на подмосковных кострах «Здравствуй, лето!» и «Прощай, лето!», проходящих на дачном участке автора «Солнечной»:

Всем — хоть Слон ты, хоть Собака —

солнце светит одинако-

Во! Какая благодать!

Верь! — Червяк ты или Дятел —

мир устроен замечатель-

Но! В словах не передать!

Вообще-то я именно его хотел поставить эпиграфом.

Книги

КНИГИ

*

Аркадий Аверченко. Русское лихолетье глазами «короля смеха». Публицистика. Интервью. Рецензии. Документы. 1917 — 1925. Составление, подготовка текстов, предисловие, примечания А. Е. Хлебиной, В. Д. Миленко. М., «Посев», 2011, 428 стр., 2000 экз.

Сборник составили тексты Аверченко, никогда в России не переиздававшиеся, помещавшиеся им в русских, а по большей части эмигрантских изданиях. В первом, основном, разделе книги «Публицистика» представлены фельетоны и памфлеты 1917 — 1922 годов, посвященные теме революции и Гражданской войны в России; во втором разделе — «Волчьи ягоды» — тексты, написанные в стилистике одноименной рубрики «Сатирикона» — «Из жизни писателей в Петербурге»: «Основан союз писателей для защиты своих интересов. Председателем правления союза писателей состоит А. В. Волынский. Правление поставило на очередь ряд вопросов: издание своей газеты, в редакционную коллегию которой намечены Евг. Замятин, А. Волынский, А. Тихонов и К. Чуковский, право получения писателями чернил, бумаги, перьев. Однако, трудная это штука — добиться получения чернил, бумаги и перьев, если „право получения” ставится во главу угла. Древнее платоновское определение человека: „Двуногое без перьев” — очевидно, имело в виду бедных советских писателей».

Михаил Бутов. Свобода. М., «Астрель», 2011, 221 стр., 2000 экз.

Второе книжное издание романа Бутова, вышедшее в серии «Премия „Русский Буккер”»; первая публикация романа — «Новый мир», 1999, № 1.

Василь Быков. Собрание военных повестей в одном томе. М., «Эксмо», 2011, 960 стр., 4000 экз.

Из классики русской литературы ХХ века — повести: «Журавлиный крик», «Альпийская баллада», «Мертвым не больно», «Сотников», «Обелиск», «Дожить до рассвета», «Пойти и не вернуться», «Знак беды».