Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Новый Мир ( № 10 2007)

Новый Мир Журнал

Шрифт:

Развернувшись, быстро пошел вниз по тихой улице. Чувство, что кто-то смотрит вслед, не покидало меня.

Но я привык доверять собственной интуиции — и не обернулся”.

Когда писатель кончил, за окном тянулись пакгаузы Павелецкого. Он встал, чопорно протянул ладонь. Все так же, пришепетывая, попрощался. Глядя, как он тащит по вагону дамский чемоданчик, я пожалел, что не узнал его имени. “Безжалостный романтик, редкая птица. — Взгляд прошелся по вымершим платформам. — Съест человека и не подавится”.

Хотя

чем я от него отличался?

“Тоже собираюсь жить вымышленной жизнью”.

 

2

Раздался сухой щелчок — тот, кто смотрел в глазок, опустил шторку.

Я быстро вошел в квартиру.

В доме, где я очутился, дверей не было. Широкая прихожая перетекала в кухню, та открывалась в комнату, где стоял спальный помост и плетеное кресло. На стене — плоский экран, на котором отражаются голые ветки. Закуток через арку, вроде кабинета с выходом на балкончик.

Терракотовая плитка в ванной обжигала холодом. Крючок для полотенца пустовал. “Квитанция!”

Дрожащими пальцами вынул из кармана бумажку.

“Побывала на дне моря, потеряла хозяина — а белье дожидается”.

Я подошел к окну, осторожно выглянул. Из кухни открывался вид на советскую высотку, на фасаде которой лепились, как соты, десятки темных окон. В другом окне желтела церковь, виделось на дворе хозяйство — пирамиды кирпичей, верстаки, гнутые корыта. Черные бюсты апостолов, и как печально они смотрят на снег, мокрый.

“Привет, это Никола, — зачастил голос на автоответчике. — Перезвони, как вернешься! Уверен, что с тобой все в порядке”. (Звонки лифта, шум в холле.)

“Амигос! Крот на связи. Твой мобильный не отвечает. Позвони, когда слезешь с пальмы. Если жив, конечно”. (Общий хохот, звон посуды.)

“Говорит родная обезьяна. Почему не отвечает твой мобильный? Перезвони срочно — у нас такие ужасы показывают!” (Плеск воды, музыка.)

Остальные сообщения состояли из коротких гудков.

Никто, кроме меня, не знал: человек, чей номер они набирали, мертв. И что даже тела от него, наверное, уже не осталось.

“А они звонят, разговаривают”.

Я прислонился к стене — голые кирпичи выкрашены в серый цвет, холодно. И отчетливо понял, что скоро Никола, Крот и Обезьяна начнут на меня охоту. Чтобы предупредить удар, еще оставалось время. День-два. Потом Красный Крест наведет окончательный порядок — в Бангкоке уже тогда вывешивали на улицах списки. И он обнаружится по документам, живой и невредимый.

Чуть больше гостиничного, холодильник стоял под плитой. Внутри пара просроченных йогуртов. Высохший пармезан, полбутылки красного. Поддон забит гнилыми лимонами.

Когда кофе сварился, в квартире запахло уютным, домашним запахом. Тревога понемногу проходила, я снова выглянул на улицу. Во дворе два малыша катали снежную бабу, торчала из сугроба

красная лопатка. Азиат в робе все так же неподвижно стоял на тротуаре.

Только с другой стороны улицы.

…Проснулся, когда за окном сгустились январские сумерки. Тот промежуток времени, который всегда угнетал и опустошал меня. Именно в эти полчаса цвет снега становится светлее цвета облаков. И кажется, что небо и земля поменялись местами.

Я встал, прошелся по квартире. Что, если все это со мной было? В далекой, как вагон в середине состава, жизни, куда мне пришлось вернуться? Это банальное наблюдение, я знаю. Но банальности — это лучшее, что во мне осталось.

Жизнь тем временем пробуждалась. Из подъезда в подъезд прошмыгнула склещенная парочка. Подкатила машина — доставка суши. В окнах побежала гирлянда, зажглись абажуры.

Начиналось первоянварское похмельное застолье.

За стенкой проснулись тоже. Я услышал знакомые позывные, потом донеслась музыка, эстрада. Грохнуло сверху — раздвигали стол или ставили стулья. Мне даже померещился запах еды — что в квартире пахнет фаршированными перцами и ватрушкой.

Звуки и запахи вторгались в квартиру, окружали и проникали в меня. И никакими дверями нельзя было от них отгородиться.

“Надо сходить в прачечную и получить белье”.

Так я решил для себя в тот вечер.

В шкафу висели свитера и рубашки на любой выбор. Шапочки и тюбетейки, азиатский какой-то балахон с кистями. Видно, что хозяин имел вкус к шмоткам, хотя и несколько необычный, пестрый.

На джинсах блестела вышитая змея с головой не то пса, не то волка. Рубашку оставил свою, стал выбирать обувь — штиблеты, мокасины, черные остроносые туфли. Вспомнил пляж, сколько там валялось обуви.

Сам я никогда не выбирал, что носить. Таскал первое, что попадалось под руку в семейном комоде. Никогда не задумываясь о том, как буду выглядеть. В торжественных случаях, когда мы шли куда-нибудь вместе, жена просто совала мне вещь за вещью. И меня это вполне устраивало.

Копаясь в шкафу среди чужой одежды, я почувствовал, что процесс мне нравится .

Остановился на старых ботинках из коричневой кожи.

Что-то похожее, со шнурками на каблуке, я таскал в старших классах. Пара осталась от отца, я страшно гордился. Как они вообще затесались в коллекцию? Застегнул черное, балахоном, пальто. Вязаный шлем с козырьком нацепил уже в подъезде.

И снова услышал на лестнице щелчок.

Все это время из-за двери напротив следили.

 

3

Цепочка следов уходила по свежему снегу. Где теперь мой писатель и его восточные фантомы? Такое чувство, что с утра прошло сто лет.

Поделиться с друзьями: