Новый Мир ( № 10 2009)

Любо мне замирать на весу,

по плеча выходя из тумана,

и хулить, что увидел внизу

на манер усача-хохломана, —

сей застыл, обалдев с бодуна,

где велел иудейский ваятель,

а к нему простирают со дна

металлический трупик дитяти,

эспадроны, серпы да снопы,

безкозырки, папахи да шлемы;

так и нам.

Уклонясь от судьбы

страха ради — под мрамор емблемы,

в черный щебень забив якоря,

пребывать бы в понуром дозоре

и глядеть — как житейское море

воздвизается зря.

К паспортной фотографии Р. Г.: 1963 год, Харьков

Полированный куб на треноге

И с моноклем немецким во лбу

Открывает огонь по тревоге,

Упредить полагая судьбу.

Чтобы ты в безрассудной отваге

Не рванула шелкбовую сеть,

Чтоб тебя на особой бумаге,

На эмульсии — запечатлеть,

Фотовспышкой сигнал подавая,

Чтоб на белой отсечке с угла

Круговидная тень гербовая

Нашей Родины мертвой легла.

Все напрасно.

Уж если взлетела —

Не присядешь, но круче взлетишь,

Так что камнем ко дну онемело

Упадет слобожанский Париж.

И кренится тренога со скрипом,

Чтоб тебя подхватить на лету —

Терракотовым дагерротипом

В черном бархатном паспарту.

На 70-летие со дня рождения В. М. Мотрича

Чем владел — не оценил и в грош.

Грянул в угол тяготу постылу.

Хрен догонишь! — то ли хрен найдешь! —

Красным дегтем начертал я с тылу.

Долг уплачен хлебу и ножу,

И тюрьме-суме неизносимой.

Оттого и дерзостно гляжу

В гипсовые очи Мнемозине.

Быть тому, чего не миновать.

Мне в бегах, Владычице, споборствуй:

Наглой смерти смрадная кровать,

А над нею — светлячок Фаворский.

....................................

В небесах — златая чешуя

Сыплется бекетовской лепниной,

А внизу — гуляем ты да я

Вдоль по главной, мостовой, любимой.

В Петербурге дальнем не убит —

Только тронут пулею шальною,

Алексан Сергеевич стоит

К Николай Васильичу спиною

(Сюртука, что — помнишь? — прободен

С той январской неутешной вьюги).

Ты высок и строен — и согбен,

И дрожишь от лютой похмелюги.

Но в земле отецкой — ни твоя,

Ни моя вина не виновата.

И стаканом крепкого питья

Здесь утешат страждущего брата.

Чти ж стихи нам, как бывало встарь,

Где слова — в улете безотрадном,

Где недаром уличный фонарь

Назван был — усталым оркестрантом,

Где надменья дымного и слез

Тайная сумесица излита —

Аж под самый Живоносный Крест,

Обличая Русского Пиита.

....................................

Твой espresso — горек был и густ.

Язвы плоти — вычернены йодом.

И взлетел ты — словно пух от уст

Ангела с подствольным огнеметом.

Баллада о беглеце

Раисе Андреевне Беляевой

— Вам кого, вам чего?! — она мне говорит.

На руках уж ребенка держала. —

Мне сказали, что ты был в побеге убит:

Свое счастье с другим я связала.

Из блатного романса

— Я в побеге — убит, но по блату — воскрес,

Ледяного отведав металла.

Лишь под левым соском, где наколот мой крест,

Прободенная ранка мерцала.

Там, на дальней горе, где у замкнутых врат,

Неопознан в кромешной метели,

За стеной потаенной — кладбищенский сад,