Новый Мир ( № 10 2009)

«Здесь Родос, здесь и прыгай», не откладывая и не перенося на потом. Разумеется, «здесь и сейчас» не усыпаны розами и, данные нам в ощущениях, расползаются, как лебедь, рак и щука. Кажется, что мир чудовищно несправедлив и спасения ждать неоткуда, но нужна воля, дабы не впасть в мерехлюндию.

Между тем справедливость, хотя и отложенная до поры до времени, торжествует, добродетель оказывается награжденной, бывшие непримиримые примиряются, и в конечном счете оказывается, что все, в общем-то, поправимо.

Кроме разве что душевной болезни и смерти, конечно.

Тонкая, психологически выверенная партитура, в которой, несмотря на кипение страстей, внешние проявления чувств так же редки, как и музыкальное сопровождение.

А. Вертков, на долю которого приходится основная часть текста, докладывает об обстоятельствах своей жизни скупо и едва ли не дежурно. Ему вторит и отец, обиженный на невнимание детей, и его ослабевшая от рака сестра, и даже жена, постепенно понимающая, что совершила ошибку, выйдя замуж за нелюбимого человека.

И разве что мадам Полина, пытающаяся прятать обуревающие страсти за эксцентрической клоунадой эмансипе и которой уже больше нечего терять (любимый женится), судорожно обнимает Лаптева, чтобы затем прогнать его навсегда.

Во втором акте играют точно такое же legato, противоположное настающему и накапливающемуся напряжению. Вот и летней грозе, прежде чем прорвет и хлынет, свойственно морить всех духотой. Так и тут: все держат эмоции при себе и держатся стойкими оловянными, пока неожиданно не заболевает душевной болезнью младший брат Федя (С. Аброскин).

Федя, обиженный на брата, начинает рыдать, выстреливая своей истерикой как висящее на стене ружье, порождая этим цепную реакцию. И вот уже и Белавина заливается слезами, пытаясь утешить младшенького и причитая о том, что уже давно не молится, что потеряла веру, а внутри пустота, после чего возникает, словно бы из небытия, ослепший старший Лаптев, такая вот цепочка.

Повторю еще раз: истерика младшего Лаптева оказывается излиянием чувств всех персонажей, которые копили неудачи да маялись в невозможности найти выход или разрешение; младшенький нашел — вышел вон, ушел в безумие, из-за чего Белавина, незадолго до этого потерявшая дочь, говорит о пустоте и утрате веры — она же, словно слепая, заблудилась в обстоятельствах; в ней уже давно живет любовь к мужу, которую она сослепу принимает за привычку — ослепнув, как старик отец.

А ведь все эти цепочки не проговариваются и никак не объясняются, возникают свободными ассоциациями и расходятся кругами. На таких волнах, собственно, «Три года» и построены, а когда они заканчиваются, персонажи, еще не до конца развоплотившиеся в актеров, собираются в финальную групповую фотографию и сидят до тех пор, пока аплодисменты не смолкнут и зрители не разойдутся.

Народ въезжает в предложенные правила не сразу, устраивает долгую овацию, чего-то ждет, потом понимает, что обычного выхода с поклонами не будет, начинает расползаться, выкрикивать благодарности или же аплодировать в порядке частнособственнической инициативы.

Актеры терпеливо сидят и ждут, пока последние посетители не исчезнут. Де, мы показали вам фрагмент истории , вырезав из временного потока три года , но жизнь (=история) на этом не закончилась, продолжается — совсем как у вас, выходящих из зала и подаривших нам три часа своего неповторимого времени.

Книги

Сергей Довлатов. Встретились, поговорили. СПб., “Азбука-классика”, 2009, 528 стр., 5000 экз.

Избранные рассказы из сборника “Демарш энтузиастов” и рассказы 70 — 80-х годов, а также сборники “Чемодан”, “Холодильник”, повести “Компромисс”, “Иностранка”. Предисловие Андрея Арьева.

Всеволод Емелин. Челобитные. М., ОГИ, 2009, 184 стр., 1000 экз.

Книга избранных стихотворений самого неполиткорректного поэта Москвы — “Вот крадусь я, отпетый / Гомофоб и фашист, / Через город поэтов, / Город секс-нац-меньшинств. // Город мой грановитый, / Переулки, мосты, / Меня грабят бандиты, / Забирают менты. // Что за сны тебе снятся, / Город мой дорогой? / Ой, как больно, по яйцам, / Ох, как больно, ногой. // А в Москве биеннале, / Пир на весь белый свет. / Там и мне наливали, / Значит, тоже — поэт… ” — из “Плача по поводу неприглашения меня (Вс. Емелина) на III Международный фестиваль „Биеннале поэтов — 2003” в Москве”.

Гали-Дана Зингер. Хождение за назначенную черту. Предисловие Натальи Горбаневской. М., “Новое литературное обозрение”, 2009, 280 стр., 500 экз.

Книга избранных (“Из пяти книг”) стихотворений израильской поэтессы (уроженки Ленинграда), а также литературного деятеля (соредактор литературного журнала “Двоеточие”), вышедшая в издательской серии “Поэзия русской диаспоры” — “Я не хочу пограничником быть, — сказал пограничник, — / я граничником быть не хочу, / я гранильщиком быть не хочу, / гранью я быть не хочу, / быть не хочу я гранитом, / гранатом хочу я не быть, / но нежеланье мое гранит меня и ограняет, / сам я на страже стою сам осьмигранник себе. // Сторожем быть не хочу, — сторож ответил, — / стражем быть не хочу, / стражей быть не хочу, / но нежеланье мое меня стережет и треножит, / ветром колеблем стою. // Я приворотником здесь, — заметил привратник, — / но о желаньи меня / никто не спросил”.

Лина Иванова (П. Андрукович). В море одна волна. Стихи 2008 года. М., “Центр современной литературы”, 2009, 70 стр., 300 экз.

Вторая книга стихов московской поэтессы с предисловием Татьяны Бонч-Осмоловской и послесловием Данилы Давыдова: “Поэзия Андрукович явственно недемократична, требует от читателя-слушателя тишины и внимания, однако изобилие семантических открытий в этих стихах искупит работу их понимания” — “седьмое октября 2008: // в скромной памяти / в ясном присутствии / завещаю музею им. Пушкина фото и масляные / работы… / Что еще, Данила? / Остальное // Учителю… / Дождь всю ночь, кошмары, / И трудно было проснуться, / Но я выспалась / И в скромном уме /

И ясной памяти, / Ничем не владею больше”.

Александр Кабаков. Беглецъ. Дневник неизвестного. М., “АСТ”; “Астрель”, 2009, 256 стр., 5000 экз.

Новый роман Кабакова, первая публикация — в журнале “Знамя”, 2009, № 9.

Игорь Клех. Миграции. М., “Новое литературное обозрение”, 2009, 432 стр., 1500 экз.

Путевая — она же у Клеха еще и лирико-философская, автобиографическая, а иногда и традиционно-сюжетная — проза о передвижениях автора во времени (80 — 90-е, 2000-е) и в пространстве (Украина, Россия, Германия, Латвия, Эстония, Иордания, Швейцария, Норвегия и т. д.).