Новый Мир ( № 10 2010)

— Еще бы не знать, у нас же их и отбираете.

— Советую не хамить! Ситуация у вас шаткая. Светить может все, что угодно, вплоть до срока. Антисоветская деятельность, как-никак.

— Нам чужда политика. Мы просто любим музыку. Сочиняем ее, играем.

— Сочинять — полдела, но вы ее записываете и распространяете. Все пленки с записями конфискованы. Магнитофонные катушки — один штука, кассеты — три штука. — Пескарь пододвинул к Брюху документ. — Все носители мы пошлем на экспертизу. Но уже сейчас можно сказать, что скажут эксперты. Я повторю: антисоветская деятельность.

— Мы просто любим музыку, — как мантру долдонил Брюх. Ему было очень страшно, он чувствовал, что даже механизм, отвечающий за задержание в теле отходов пищеварительной деятельности, дрожит. “Только бы выдержать…”

— Это Пахмутова любит музыку. Тихон Хренников любит. Ротару… Кобзон…

— Если вы все наперед знаете, зачем же эти игры с экспертизой. — Брюх длил мантру. — Кто у вас эксперты? Вы уже как-то обещали подложить мне наркотики…

— Для простоты дела, возможно, мы так и сделаем.

— А экспертизу — принимаю я их или нет — тоже будете проводить?

— Умоляю вас. Это вам придется доказывать, что не принимаете. В вашем случае это будет архитрудно. Рок-музыкант и не курит гашиш — какой суд поверит? Даже на Западе не поверили бы.

Минуты две молчали, обдумывая ходы. Наконец пескарь подвинул ферзя:

— Сюсюкать не будем! Значит, так. Вы подпишете бумаги, что участвовали в подпольной записи. И к вечеру вас отпустят. Но с этого дня группы больше не существует. Ваши инструменты конфискованы. Вы больше не возьмете ни одной ноты. Ни голосом, ни на гитаре. Советую даже говорить тихо. И ресниц не поднимать. У вас есть работа, схемы, чертежи — рисуйте, разрабатывайте, поднимайте индустрию на новые рубежи. Чем вы занимаетесь на заводе? Робототехническими комплексами? Станками с программным обеспечением? — В слове “обеспечение” полковник поставил ударение в неверном месте, но чудо — это немного успокоило Брюха.

— Что-то непонятно? — Сухарев почти рявкнул. — Вот бумага. Я уйду на одну сигарету. Когда вернусь — ваш автограф должен стоять здесь.

Показал — где.

Текст был короткий.

Я, …, … гр., проживаюший…, в твердом уме и памяти заявляю то, что с … января 1985 года распускаю группу “Хроноп”. Я отказываюсь принимать участие в репетициях, концертах в составе “Хроноп”, а также в каких-либо других музыкальных ансамблях и сольно. Я отказываюсь от сочинения песен, стихов и каких-либо других художественных произведений.

Подпись, дата.

Из хронопов дольше всех упирался Дух. Он симулировал безумие. Описывал нашествие на Воробьевку крыс, живописал ужасы, которые оно принесет городу, затем сам же намечал способы отхода через ему только известный водосточный люк в районе Нижегородского универсама. Кроме того, он как истый концептуалист перечислял клички всех пойманных им крыс, не забыв знаменитую крысу по кличке Кейт Буш, едва не откусившую ему левый мизинец.

— Вот была бы потеха — клавишник с откушенной фалангой, — забавлялся он.

Гэбист смотрел на него как на кучу гуано. И даже когда уже потянулся за предложенной ему ручкой, стержень которой истекал фиолетом, Дух отдернул руку с воплем:

— Держите ее крепче, сколько лет за ней гоняюсь, сучка, всегда уходила, а теперь не уйдешь, — и полез под стол.

Его вернули, врезав с обеих рук. Но и тогда он, спрятав взор, шептал в кулачок:

— Вам самим же хуже. Крысы любят все серое. Они питаются подобным. И вы еще вспомните меня, когда они заберутся в ваши теплые постели.

И после паузы, будто найдя решение:

— А вот мой совет: заведите орла. Орлы — вещь верная, хрясть — и пополам! Нормальная особь может съесть в день до девяти крыс. Сетон-Томпсон описывал подобный случай, который произошел в пустыне Иссык-Куль. Или Иссык-Хуль, не помню. Орел девять раз поднимался и камнем падал вниз.

Дорассказать ему не дали.

Вечером хронопов отпустили. Но всех в разное время. Разъехались по домам — зализывать физический и моральный ущерб. Встретились на площади Горького лишь на следующий день.

— Ну не сволочи ли? — кипел Кух, обращаясь к кому-то небесному. — Давайте все вам подпишу! Но зачем альбом-то забрали? Ну, скажи… — чуть ли не за грудки заграбастал Брюха. Тот не убирал его рук, не давал истерике нового топлива. — Говорит мне этот Сблюдняков: “Вам не я, история вынесла приговор. Виновны! Виновны! Виновны!” Перед светлым, бллль, будущим человечества… Лучше Розанова не скажешь: государство ломает кости тому, кто перед ним не сгибается или не встречает его с любовью, как невеста жениха. Точка.

Затянулись. Закивали.

— Мне одно непонятно, — подал голос Дух. Его и без того пышные губы алели. Фонарь под левым глазом был такой, что и поэту Блоку не снился. — Мы со вчерашнего дня больше не группа?

Вопрос пришелся в солнечное сплетение. Минут семь восстанавливали ровное дыхание.

— По бумагам вроде не группа, но по сути… — Кух предложил свой вариант видения ситуации: — Мы и до гэбэшки пребывали в андеграунде, так? Но гэбэшка нам подсказывает, что еще не в самом-самом. Поэтому — следите за ходом мысли — сейчас нам нужно уйти в полный андеграунд. В однозначный и бесповоротный! Ниже того места, где крысы ползают. Да, Дух? (Тот кивнул.) Чтобы о наших песнях знали только мы впятером. Просто будем собираться и показывать друг другу новые вещи. И лучше всего их не записывать. А что? Как в догомеровские времена. До потомков дойдем, как “Слово о полку Игореве”, устными сказаниями. Будем неизвестными боянами. Рок-боянами. Почетно…

— Ты намекаешь, что кто-то проболтался? — просто сказал Брюх.

Кух стал загибать пальцы.

— Кто был в курсе записи? Давай посчитаем. Нас пятеро. Плюс Вихрев и Пауль. А также Оленька, Мэри и Алюня. Десять негритят. Десять негритят хронопами назвались, альбом конфисковали — и сколько их осталось? Если проболтался кто-то из нас, хронопов, то он полный болван. Вихрев — могила! Пауль — это не в его интересах. Он, кстати, получил не меньше нас. Саид его выгнал и поставил на счетчик. Кстати, нам еще деньги отдавать. Не забыли? Иду вперед. Оленька… Своя жена всегда вне подозрений. Шучу. Но не верю, что она. И точно не Мэри — стреляный воробей.

Он умолк.

— Больше всех подозрений, конечно, вызывает Алюня, — принял намек Брюх. — Как бы это ни ударяло по мне, я склонен думать, что подозрения небеспочвенны. Но, с другой стороны, разве не она являлась нашей самой горячей поклонницей? На флейте училась играть. Каков резон вредить своим кумирам? И — это самый весомый аргумент — зачем вредить тому, кого любишь?

— Вы уже обменялись кольцами, как помолвленные? — съязвил Нюх.