Новый Мир ( № 12 2009)

Он ведь и вправду не лошадь и порой, оглядывая просторный пустой огород, вслух размышляет: “Бомжей бы каких-нибудь нанять за поллитру. Пусть копаются”. — “Или бычка завести”, — подсказываю я. Молодой сосед соглашается: “Правильно. Привязать, пусть жрет. А потом зарежем”.

Еще одни новые молодые соседи наполняют водой огромный бак для воды и, вернувшись домой после работы, сидят в нем, прохлаждаясь, с бутылками пива.

И ведь все они — народ не больно богатый. А переселенцы из Средней Азии — те и вовсе: оформляют наше гражданство, ищут работу, которой в поселке не враз и сыщешь. На копейки живут. Но вот “земля плохая”.

И не только у них. Мои молодые хозяева порой такую же песню поют: “Земля плохая”. А я им под нос сую старую фотографию, где они — еще малыми ребятишками — помогают мне картошку копать: ядреную, в кулак.

Никого я особо не корю: другие времена пришли, стало легче жить. Можно, вернувшись с работы, на крылечке сидеть, включив громкую музыку, не боясь, что придется зимою от голода пухнуть. Это — хорошо. Наверное, только у нас, людей старых, с долгой, порою горькой, памятью, осталась в душе благодарность к той земле, которая не дала умереть. В далекой казахской пустыне или здесь, возле старого дома, из которого нынче пришлось мне уйти к другому подворью. Пришли туда осенью. Усадьба тоже большая. Но травы, бурьяну всякого — в пояс. Молодые мои помощники тут же сообразили: “Надо бомжей найти, заплатить, и они все повыдирают”. Я посмеялся, свое предложил: “Может, бычка купим?” Меня со вздохом, но поняли. Помаленьку траву убрали и даже успели посадить смородину, яблоньку, тюльпаны.

Теперь ждем весны. Маленький Митя порой говорит: “Будет лето, тепло. Будет огоёд. Там будут огуйцы, помидои, мойковка, свекла. — Он все помнит, перечисляет старательно: — Бакляжаны, люк, кабачки, укёп, яблоки, смоёдина, вишенка, сливы, гюши… — Его заносит все выше в сладких грезах, он поет и поет. — Абикосы, пейсики, омашки, бахотки… Сколько много всего!” — заключает он радостно.

Соглашаюсь с ним. Старый — что малый. Тем более что речь о нашем огороде: пядь земли, но родной, под высоким просторным небом.

Соседи

Днем решил включить насос и кое-что полить: цветы, лук, прочую зелень. Снял старое ведро, которым прикрываю от дождя и солнца столбушок с нехитрой панелью: на ней крепится выключатель, розетка, словом, вся электропроводка. Ведро снял, а там, на срезе столбика, — муравьи: рыжие, быстроногие, и кучи муравьиных яичек, прямо на виду оказались. Сразу началась суета: потащили свое богатство в щели да трещины столбика. Через минуту-другую управились. Я подивился: лишь вчера поливал, вечером накрыл столбик, а они уже приспособились и даже яичек натаскали. Попенял им: “Соображать надо...” А потом подумал, что муравьи, возможно, и не подозревают о моем существовании. Нет им дела до моего насоса, выключателей, проводки, старого ведра. Нашлось укромное место — они его тут же приспособили к своей нужде. Живем вроде рядом, но в мирах вовсе разных.

В тот же вечер я понял это как-то осознанней, яснее.

В сумерках возле старой кухни на тропке в глаза бросилось темное пятно. Присел и увидел кучу меленьких мурашей. Они и прошлый вечер здесь кучей сбивались. Я еще поглядел: не вылет ли? Но не было крылатых самцов и маток, да и время позднее. Вылет бывает обычно днем. А здесь просто какое-то шевеление. Живая, в кучу сбитая масса мелких муравьев — война ли, бунт, катастрофа или просто житейская забота. Вчера вечером тоже видел их. Но просто присел, поглядел и пошел дальше.

Сегодня та же картина: вечер, сумерки, на светлой тропке шевелится муравьиная куча, целое сборище. Я присел, стал разглядывать: мелкие муравьи, совсем крохотные. Белым днем их здесь почти не бывает: редко-редко ползают, один да другой. Рядом — норка. А вот сейчас, в ночи, вылезли всей ордой, собрались живой кучею.

Посидел, поглядел, пригибаясь низко к земле. Но что увидишь, тем более в полутьме. Справа, от кухни, через траву ползут черные мураши, слева, от погреба, такие же малые, но рыжие. А здесь, на тропинке, у них встреча ли, битва, разбери попробуй. Тем более муравьишки-то мелкие.

Посидел на корточках, поглядел и пошел восвояси. Сначала о спичках подумал, чтобы посветить, разглядеть. Да и лампа-переноска рядом. У нее свет яркий.

Но потом лишь вздохнул и отправился на покой. Зачем мешать им? Чего любопытничать? Живут — и пускай живут. Мелкий, но тоже — народ, соседи.

А наше любопытство, людское, не всегда в пользу. И для нас и для тех, кто рядом, на этой земле.

В глубине нашего немалого подворья, возле старой абрикосины, лежал обломок ветки, в руку толщиной. В прошлом году я пилил сушняк, что-то осталось на земле. Нынче поднял обломок, а под ним угнездились муравьи: ходы, кладовые. Сразу — суета, беготня. Нарушил жизнь. Вспомнил, как прошлым летом походя ткнул ногой в пенек давно спиленной тоже абрикосины. Пенек легко вывернулся, как оказалось, муравьями источенный. Вывернулся и обнажил всю потаенную муравьиную жизнь: вязь ходов и тропок, груды белых личинок, кладовые с кормовыми запасами и, конечно, множество муравьев, которые в первый момент замерли от неожиданной катастрофы. А потом началось обычное: беготня, суета, попытка спасти свою жизнь, такую, казалось бы, прочную, налаженную, незыблемую, подчиненную лишь вечным законам природы и муравьиной жизни: зима, лето, вылет маток, запасание корма, выращивание потомства и прочее. Все вроде вечное.

Но вот оказалась рядом какая-то случайная сила (это я про себя) и просто так, походя, все разрушила в один миг.

Так и наша жизнь, человеческая. Кажется, что так было и так будет всегда. Но ведь и нашу жизнь, земную, с муравьиною общую, в любой миг может разрушить чья-то воля. И тоже, может быть, невзначай, походя, ненарочно, каким-то легким движением. Однажды повеет каким-нибудь звездным ветром. И нет нас.

Про счастье

Три встречи в один день. Три недолгие беседы в летнем, поселковом моем быту.

Старый знакомец пришел, ровесник мой. Работал всю жизнь художником-оформителем, вывески рисовал: “Культмаг” да “Хозмаг” и всякое прочее. А для себя — довольно странные картинки: размывом да оттиском; порой не поймешь, что там. Но есть любопытные работы, интересные. Невеликие, в тетрадный листок и менее. Теперь он на пенсии, две ли, три операции перенес. И вот пришел, говорит, что хочет альбом издать своих работ. Конечно, не настоящая печать, а что-то компьютерное, которое много дешевле, всего лишь две-три тысячи рублей. Но это — целая месячная его пенсия. А он и так весьма небогатый.

— Зачем тебе это надо? — уговариваю его. — Ты подкормись лучше.

А он свое:

— Умру — и ничего нет. А это все же альбом. Он останется. Перетерплю как-нибудь… Месяц-другой.

Может, и перетерпит. Но операции-то на желудке были серьезные, он это, конечно, понимает. Но вот хочется… “Чтобы осталось”. Тоже можно понять. Или нельзя?

Встреча вторая. Врач. Тоже давний знакомый. Сначала обычное: “Живой-крепкий?” — “Живой — но не крепкий, по возрасту”. А потом он мне сразу, в карьер:

— Ездил в Большую Голубую.

— Да там людей уже нет, — остужаю его.

— Ездил не к людям, к муравьям.

— К кому к кому?..

— Муравьев искал. Услыхал, что там водятся здоровые муравьи, прямо в лапоть. Вот и ездили, искали их с сыном.

— Ну и чего?

— Да ничего. Не нашли. Но, говорят, точно есть. Может, ты съездишь?

— Бензин жечь? — отвечаю я. — Без малого сто верст. Это вас, врачей, озолотили, а я…