Новый Мир ( № 12 2009)

— И куда же ты, родный, суешься? — мягко укоряет хозяин. — Шел бы да шел по ровному. Ведь не молоденькие мы с тобой по кустам лазить. Отлазились.

Собака останавливается, поднимает от земли голову, слушает хозяина, отдыхает недолго. И снова — в путь, неторопко, по возрасту, дорожками и тропинками хожеными и перехожеными за долгий срок.

Сколько пройдено за эти годы… День за днем, зимою и летом, в любую погоду.

Нынче не больно жарко, свежая зелень, много цветов, речной ветерок подувает. Шагай да шагай потихоньку. Живи да живи. Вот они и шагают неспешно, сверстники: мой сосед и его собака.

На краю одиноких стихов

Злотников Натан Маркович (1934 — 2006) родился в Киеве. Окончил Киевский политехнический институт. Печатался с 1957 года, автор пятнадцати лирических сборников и книги воспоминаний “Слепой поводырь” (Ижевск, 2003). Стихи Н. Злотникова переводились на многие европейские языки. См. о нем: “Открыватель других поэтов” (из антологии Евгения Евтушенко “Десять веков русской поэзии”) — “Новые Известия”, 29 августа 2008.

Натан Злотников работал в журнале “Юность” во второй половине прошлого века, когда журнал был особенно популярен. Сначала Натан был литературным консультантом, потом заведовал отделом поэзии, позже стал заместителем главного редактора. И надо сказать, что в последние годы “Юность” во многом держалась на энергии Злотникова.

Он никогда не переставал писать стихи, его поэтические книги регулярно издавались. Но у нас если ты — редактор, то и стихи твои — дело как бы второе, не главное. Так было и со стихами предыдущего редактора отдела поэзии, очень талантливого и рано погибшего Сергея Дрофенко.

Так, увы, многие относились и к творчеству Натана Злотникова.

На самом деле он — серьезный мастер. Помню, на поэтическом семинаре, который мне когда-то довелось вести, я, не называя автора, прочел молодым поэтам подборку его стихов. У них загорелись глаза. “Кто это? — гадали они. — Как сильно, просто, музыкально!”

Некоторые из публикуемых стихотворений были написаны Натаном, когда он уже тяжело болел. Однако это — сильные стихи.

Хотелось бы, чтобы читатели почувствовали эту силу.

Юрий Ряшенцев

* *

*

Эдуарду Гордону

Всё дороже голоса друзей,

Голоса родни.

Гулко в поле, словно здесь музей.

И мы в нём одни.

Мы свои оставили пенаты,

Сожаленья нет.

Здесь — музей, мы — словно экспонаты.

Каждый — раритет.

Нас уже почти что не осталось,

Просеки — пусты.

Даже лес не может скрыть усталость,

Ржавые листы.

Ветви здесь летят над головою,

Как большое знамя,

Словно с отшумевшею листвою

Лес простился с нами.

Колодец Святого Патриция в Тоскане

Пожелаешь полслова, полвзгляда, привета

На умчавшейся прочь автостраде —

И тогда городок подвернётся Орвето

Равновесья душевного ради.

И тогда обожжёшься, случайный историк,

Близ лесов на соборе и щепок

Чёрным кофе, который и сладок и горек

И, как древняя заповедь, крепок.

Жар умерит вода из бадьи, не из крана, —

Океана колодец бездонней, —

Эту б воду святую не пить из стакана —

А из сомкнутых тесно ладоней.

Каждый раз, поднимаясь на свет из потёмок,

Остужает она чьи-то споры,

Свежей негою полнит кувшины до кромок

И красавиц глубокие взоры.

Шёл сюда богатей, шёл бездомный калека,

Упиваясь водою, как чудом,

Но, знать, то, что так жаждет душа человека,

Есть повсюду, да скрыто под спудом.

Близнецы

Не разлучайте нас с болезнью,

Она несёт меня, как плот,

Она нужна мне, как Полесью

Просторы гибельных болот.

Она мой лекарь и подруга,

В ней — строгий ум и жаркий пыл.

Земля пружинила упруго,

Покуда я здоровым был.

Мне надоело, как седины,

Страницы горести листать.

И всё же мы семь лет едины,

Сиамским близнецам под стать.

Память

Громогласна людская молва,

Словно утренний крик петухов,

Одинокие меркнут слова

На краю одиноких стихов.

Быстрой жизни продлится кино,

Мимолетны провал и успех,

Я — молчун, позабытый давно,

Сердцем горестным помню о всех.