Новый Мир (№ 2 2008)
Шрифт:
“Я ценю Захара Прилепина, несмотря на книгу „Грех”, которая меня испугала. Испугали ноты самолюбования, некоторое лукавство (сборник рассказов назвал романом), которое, как мне казалось, ему совершенно несвойственно. Существует и ряд людей моего поколения — Роман Сенчин, Сергей Шаргунов, Анна Козлова. Многие из нас читают друг друга, многие беспрестанно отражают друг друга в многочисленных зеркалах собственных произведений. Я считаю, что нам удалось создать свое поле, где происходят бесконечные перемигивания, пульсации”.
“Мне кажется, границы литературы претерпевают сейчас серьезные подвижки. Вопрос: является ли сообщение в блоге литературным произведением? Идентифицировать его по жанру нельзя, нужно смотреть по содержанию. Но оно существует в контексте миллионов таких же записей, которые литературой определенно не являются, — например, информационных сообщений. И границы между ними делаются все более зыбкими”.
“Таким
Юрий Павлов. Лейтенант Третьей мировой. Беседа со Станиславом Куняевым. — “День литературы”, 2007, № 11, ноябрь.
Говорит Станислав Куняев: “Бахтин, к сожалению, оставил мало размышлений о непосредственно русском. Кожинов, видимо, был влюблен в него как литературовед, эстет, историк, философ. Бахтин для моего понимания достаточно сложен, и он прямо не ответил на многие вопросы, которые меня интересуют. Три его книги я прочитал, и мне этого хватило, а все остальное — разговоры Бахтина — я уже узнавал через Кожинова. В разговорах Михаил Михайлович был, видимо, смелее и решительнее. Но разговоры остаются разговорами (они потом вышли, записанные моим университетским преподавателем Дувакиным). Бахтин все равно не был человеком пророческого склада, а именно это всегда привлекало меня в русских философах больше всего. <…> Вадим [Кожинов] всегда умел объяснить то, на что у меня самого мозгов не хватало. Все его работы были для меня значительными и подвигли меня в моем развитии. Например, „Правда и истина”, „И назовет меня всяк сущий в ней язык…” стали этапами в моем развитии. Это умение без пропагандистского упрощения глядеть на явление в полном его объеме — вот чему я учился у Вадима всю жизнь”.
Борис Парамонов. “Доктор Живаго”: провал как триумф. К пятидесятилетию романа. — “Русская жизнь”, 2007, № 15, 23 ноября <http://www.rulife.ru>.
“В предлагаемом рассуждении я исхожу из того, что „Доктор Живаго” — неудача Пастернака. Этому противоречит, во-первых, мировой успех романа, во-вторых, чрезвычайно высокая авторская оценка этого сочинения. Пастернак, как известно, заявлял не раз, что все, сделанное им в течение долгой и плодотворной поэтической жизни, — ничто по сравнению с романом, считал „Доктора Живаго” вершинным своим достижением. Успех на Западе и во всем мире мог только укрепить его в такой самооценке. Между тем в России, тогда еще Советском Союзе, мнение о неудаче Пастернака в этом его эпическом опыте было не менее распространенным, чем всеобщий восторг зарубежных читателей, из которых едва ли не один Набоков сохранил потребную трезвость суждения (какие бы мотивы ни стояли за его сдержанностью). Роман разочаровал русских читателей — тех, конечно, которым он был доступен. Пожалуй, наиболее резко высказалась Ахматова, сказавшая, что „Доктор Живаго” наполовину написан „Ольгой” (Ивинской). <…> Единственное оправдание пастернаковскому роману в глазах культурных русских — точнее, советских — читателей: его антисоветская, антирежимная настроенность, „Нет”, сказанное большевистской истории. На этом кредите „Доктор Живаго” как-то мог продержаться в советские годы, а в ранней перестройке явиться сенсацией — хотя это была сенсация не столько пастернаковская, сколько горбачевская. Но сейчас считать это шедевром нельзя. Это не значит, что „Доктор Живаго” утратил интерес как предмет специально-научных, литературоведческих исследований; скорее наоборот: анатому — чтоб не сказать гробокопателю — много удобнее работать с неживым материалом”.
Михаил Пожарский. Жертвоприношение. Пора понять, что мы, русские, никому ничего не должны. — “АПН”, 2007, 8 ноября <http://www.apn.ru>.
“Русскому с малых лет внушают, что он рожден на свет совсем не просто так. Не для того, чтобы жить, быть счастливым и радоваться жизни — эту привилегию мы оставим для буржуазных и империалистических стран, бездуховных и неправославных. А русский должен непременно принести себя в жертву чему-то Великому — например, строительству автодороги, канала или нефтепровода. Но вообще, русский непременно должен трудиться ради „царства небесного” или столь же близкого к нему „светлого будущего”. <…> Постулат первый и основной — русский никому ничего не должен . В особенности государству с его проектами. Русский имеет право жить как он хочет, трудиться как он хочет, любить кого хочет, путешествовать куда хочет, принимать законы какие хочет, выбирать кого хочет, думать что хочет, говорить что хочет, писать что хочет и т. д. А также имеет право поднять оружие против того, кто мешает ему в осуществлении этих прав”.
Владислав Поляковский. Mйnage а а trois. — “ TextOnly ”, 2007, № 23 <http://textonly.ru>.
“Наполняющие текст [Данилы] Давыдова слова участвуют в процессе говорения и создания стихотворения на равных правах с автором, вне зависимости от события или иного повода, стоящего у истоков высказывания. Поэтому для Давыдова нет строгого различия между „серьезным” и „шуточным”, стихотворением „серьезным” и эпиграммой, текстами, написанными „на случай”, как это было привычно раньше. Давыдов отказывается признавать одни тексты ценнее или „серьезнее” других. Поэтому у Давыдова общий мессидж, общий смысл, который автор желает донести до читателя, свободно распределен по всем текстам, вне зависимости от их интонационной или формальной окраски. <...> Столь новое для поэта отношение к собственным текстам и собственному „образу поэта” в целом, собственному „телу” выделяет Давыдова из среды обоих поколений литературного контекста в России, между которыми он волей случая оказался. Для поэтов старших по отношению к нему вполне характерно деление на „the best” и „почеркушки”. Поэты младшие, кажется, вообще стирают границу между серьезным и несерьезным. Давыдов же ее сохраняет — сохраняет нарочно, дабы продемонстрировать ее условность и ирреальность”.
Олег Рогов. Пелевин. Сорок пять. 22.11. Для прозаика сорок пять лет не возраст. Пелевин подошел к полукруглой дате сформировавшимся и, что немаловажно, успешным автором. — “Взгляд”, 2007, 22 ноября <http://www.vz.ru>.
“Почему-то считалось, что искомое отражение [времени] может быть воплощено исключительно средствами и приемами сугубо реалистической прозы. Это сейчас мы уже можем удивляться фантомности этого стереотипа, а до Пелевина такое утверждение было непререкаемым и бесспорным. Во многом такое представление шло, конечно, от афористического высказывания Стендаля, что роман — это зеркало, с которым писатель идет по дороге. Реалисты таскали по большакам трюмо, юмористы пускали зайчиков по бульварам, дамская проза ограничивалась зеркальной пудреницей, модернисты предпочитали отражение в отражении, постмодерн пялился на зеркальные витрины. Зеркало, с которым бродит Пелевин, сродни направлению в фотографии, когда снимок делается, не глядя на дисплей или в видоискатель, рука с аппаратом выкидывается в произвольном направлении и палец нажимает на спуск. Что получилось — всегда загадка для фотографа. Но на эти снимки попадают детали, которые ускользнули бы при обычной художественной фотосъемке”.
Александр Самоваров. Его Величество Народ. — “АПН”, 2007, 16 ноября <http://www.apn.ru>.
“Мы же понимаем, что когда делят добро, то делят среди россиян, и национальность тут роли не играет. Точнее, не играет роли русская национальность. Но когда народ станет арбитром в политическом споре, то этим народом будут не россияне, а русские. Другого политического народа в России нет . И это скоро выяснится явственно”.
Андрей Сен-Сеньков. “Поэзия сегодня просто сногсшибательно разнообразна, интересна и непредсказуема”. Беседу вел Захар Прилепин. — “АПН — Нижний Новгород”, 2007, 13 ноября <http://www.apn-nn.ru>.
“Главная книга жизни (в 40 лет понимаю ясно) „Кондуит и Швамбрания” Кассиля. В общем, все мои книги — это такой бесконечно-неудачный апгрейд Швамбрании. Из поэзии — навсегда Мандельштам. Вот действительно, удивление не ослабевает…”
“Лучшие критические заметки о поэзии пишут сами поэты. Похожее было 100 лет назад с художниками. При отсутствии вменяемых критиков они сами стали писать. И получилось. И у нас получается”.
“Проблема была, есть и будет одна — плохой текст. Сопротивление его жуткому появлению на свет — единственная цель и задача. Все остальное — золотое напыление”.
Сергей Соловьев. Метафизика чтения. — “Русский Журнал”, 2007, 6 ноября <http://www.russ.ru/culture>.
“Не мужчина и женщина находят друг друга, а две библиотеки вступают в связь — случайными строчками, с детства нашептывающими судьбу, закладками, пометками на полях. И драма близости или разночтения чувств разыгрывается не между ними, а в непроглядном сплетении библиографий”.
Аза Тахо-Годи. “Самым главным для меня всегда было то, что я — учу...” Беседовала Наталья Иванова-Гладильщикова. — “Русский Журнал”, 2007, 15 ноября <http://www.russ.ru/culture>.