Новый Мир ( № 2 2013)
Шрифт:
Так Вудхауз, этот образцовый англичанин, привык довольствоваться тем, что имеет, и никому не жаловаться. Он научился видеть только светлую сторону жизни и с философским спокойствием принимать все, что преподносит судьба. В его словах: „Я не помню, чтобы хоть раз в те годы почувствовал себя несчастным”, — можно, говоря языком психологов, увидеть, как работает защитный механизм отрицания. Это умонастроение он сохранил до конца своих дней”.
Этот номер с инскриптом на обложке “Вудхауз, Оруэлл, Стоппард et cetera ” — во всяком случае, по отношению к биографии создателя “Дживса и Вустера” — беспрецедентен. Особо интересны страницы, посвященные так называемому коллаборационизму Вудхауза в годы Второй мировой (материалы pro et contra,
Грант Матевосян. Мир слова. Перевод с армянского Анны Полетаевой. — “Дружба народов”, 2012, № 12 <http://www.magazines.russ.ru/druzhba/> .
Публикация из наследия Г. М. — стенограмма телемонолога для цикла передач “На пороге” (2001 — 2002, Ереван).
“Пока я вновь найду свой голос, снова обрету свой громкий голос, взлелею свои сны, вновь заговорю о притязаниях, уповая на справедливость, пройдет еще много времени. Я должен стать частью всемирной империи искусства — как, скажем, в свое время Нарекаци, когда был он человеком, гражданином большой христианской империи от Ирака, Персии до Апеннин, до Атлантического океана, и голос его был именно что — с Богом. Пока когда-либо станет возможно соединиться с демократией всего мира, и этот мой статус станет равным тому статусу, которым награждала меня Советская страна, пройдет много времени. Кажется, мое поколение этого не увидит. <…> Страна, конечно, проиграла. Страны вообще проигрывают после поражения идеологий, после поражения культур — страны, государства, со всей своей атью-ратью, атакуют, конечно, после предварительной атаки культур. И одна культура уступает другой культуре, после чего следует вторжение войск атакующей страны. Поражение культуры в этой стране было. Поражение перед культурой Запада. Поражение ущербного Слова, поражение культуры перед свободным словом, свободным искусством. И, конечно, за этим должно было последовать поражение экономики, армии, военной силы — одним словом, страны. Вот так вот.
Что же, значит, страна иссякшей культуры врывается, входит в новое тысячелетие налегке, с пустыми руками, ничего не несет?
Несет все-таки. Миру, человечеству, грядущим поколениям — что-то несет. Что-то сумела высечь в камне: несет одного из крупнейших мыслителей века — Чаренца, несет Мартироса Сарьяна, Арама Хачатуряна. Вы скажете сейчас, что они поднялись из недр XIX века, что они являются инерционным продолжением великой культуры туманяновского периода, и XIX век существованием этих крупных явлений отметился в нашей действительности. В этом есть доля истины, но другая сторона истины в том, что тем не менее они стали чадами этой земли, этой атмосферы — и наделили их собой. Обогатили собой наш герб. Республику, наш народ, Советскую страну — без культуры — одарили собой. Стали и славой этой страны, и свидетельством этих стран в будущем и своем времени”.
Мир в заголовках. — “Русский репортер”, 2012, № 48 (227) <http://www. rusrep.ru>.
“В последнее время американские хирурги и ортопеды вынуждены проводить необычные операции: они урезают большой палец или удаляют мизинцы ног девушкам. Все это для того, чтобы иметь возможность носить желанные туфли” (“Chicago Tribune”).
В следующем номере тоже очаровательное: “За последние два года 600 школ Торонто заплатили рабочим за установку точилок для карандашей и развешивание картин 158 млн. долларов. Бюджетами учебных заведений заинтересовалась полиция” (“Toronto Star”).
Но вот питерскому учителю ОБЖ (“Основы безопасности жизнедеятельности”) действительно есть чем похвастаться: “Мы как-то ходили с 9-м классом на оперу „Война и мир” в Мариинский театр. Я сидел с детьми в разных рядах. Вдруг вижу — мои детишки активно зашевелились и выносят из зала женщину. Ей стало плохо, она упала в обморок. Пока я пробирался, смотрю, они уже уложили ее в коридоре на диван. Один положил под ноги сумочку, второй расстегивает воротник, чтобы дышать было легче, третий брызгает холодной водой на лицо, а четвертый побежал вызывать „скорую”. Я спрашиваю: „Ребята, как вы догадались?” А они: „Виктор Иванович, вы же сами нам это рассказывали”. Это было самое лучшее применение тех знаний, которым я их научил” (“РР”, 2012, № 50 (279), “7 вопросов”).
Юрий Пущаев. Революция, ты научила нас… — “Фома”, 2012, № 11 (115) <http://www.foma.ru>.
“Кто-то кстати заметил, что Советский Союз напоминал один большой монастырь, но без Бога. Да и с отношением классиков марксизма к христианству все не так просто. Хотя они христианство ненавидели, одновременно они ему в чем-то парадоксальным образом симпатизировали. Энгельс в статье „К истории первоначального христианства” сравнивает пролетариев-коммунистов с первыми христианами. Если хотите узнать, говорил он, чем были первые христианские общины, посмотрите на нынешние ячейки Интернационала. Для Энгельса рабочее движение и христианство одинаково возникли как движения угнетенных. Оба они, по Энгельсу, „проповедуют грядущее избавление от рабства и нищеты; христианство ищет этого избавления в посмертной потусторонней жизни на небе, социализм же — в этом мире, в переустройстве общества”. <…>
Советское время — очень сложный период в истории нашей страны. В нем безусловные намерения добра испорчены тем, что для своего осуществления они необходимо предполагают зло. Сострадательные революционеры столкнулись с тем, что Царство Божие на Земле невозможно установить без жестокого насилия и над другими, и над собой. Вопреки мечтаниям о „социализме с человеческим лицом” Сталин лишь довел эту линию до своего логического конца. Однако мы обязаны отделять коммунизм от коммунистов, грех от грешника. Осуждая чьи-либо деяния, христиане молятся за своих врагов. Ведь право суда над любым человеком принадлежит одному только Богу.
Кроме того, для нас по отношению к старшему поколению безусловно в силе остается заповедь почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле (Исх. 20:12). Тем более, что многие наши родители честно прожили свою жизнь, воспитали таких „умных” нас и создали тот задел, которым до сих пор живет наша страна. Дело в том, что в советских ценностях при всем богоборчестве было и христианское содержание, пусть и сильно искаженное (человеческое братство, сострадание к угнетенным, жертвенность). И не видеть этого в советском времени было бы неправильно”.
Кристина Росетти. Переводы Маши Лукашкиной. — “Иностранная литература”, 2012, № 12.
Стихам поэтессы, бывшей современницей Пушкина и почти дожившей до начала XX века, предшествует эссе о ней Вирджинии Вулф.
Я смерти не боюсь... Труднее жить.
С терпением галерного раба
Грести, грести, стирая пот со лба,
Но руки на себя не наложить,
Не броситься в глубокий водоем,
Желая одного: навек уснуть...
Имея нож, себе не ранить грудь —
Вот подвиг, в понимании моем.
Шагнуть с обрыва — миг. Терпеть длинней.
Но разве торопливые сердца,
Лишившие себя остатка дней,
Отважней тех, кто слабость превозмог?
И разве не герой, кто до конца,
До капли чашу жизни выпить смог?
(“Мужество”)
Пять лет тому назад (“Новый мир”, 2008, № 12) в рубрике “Новые переводы” мы печатали стихи Джека Лондона в переводе Маши Лукашкиной (к слову, замечательного детского писателя).
Иштван Эркень. К столетию со дня рождения. Переводы и сопроводительные тексты Татьяны Воронкиной. — “Вышгород”, Таллинн, 2012, № 6.