Новый Мир ( № 2 2013)
Шрифт:
Лицо было обычное… и напряжено, как будто в судороге. А так… только потемнело слегка и скулы обтянуты кожей. Глаза, прикрытые веками, запали. Такая же, как и у Веньки, плохо растущая рыжеватая борода неопрятно облепила скулы и тощую шею. Мужик был примерно его возраста. Русский вроде. Волосы светлые. Веня оттащил его от ручья. Одежда была крепкой. Тулупчик с вышивкой вокруг пуговиц, штаны не то серого, не то черного цвета из грубой ткани. В глыбе льда мужик был как-то поживее. Теперь же Венька немного брезговал. Постоял, морщась, подумал, что же с ним делать, и стал расстегивать пуговицы на тулупе. Он чувствовал себя ужасно — никогда не шарил по карманам.
Пуговицы
Наверх посмотрел, там высоко голубело, а здесь было сыро и мрачно. Вене так досадно стало — золото это чертово. Что с мужиком делать? Идти ментов вызвать? Пока сходишь, птицы расклюют. Он представил себе, как ходит по поселку, где полно народу, спрашивает ментов. И как они потом сюда… если сказать про золото, то… ему не хотелось ни о чем таком думать. Совсем не хотелось никакой “цивилизации”, никакого шума здесь. Он сидел и глядел на мужика. Тот как лежал, раскинув руки, так и лежал. И Веньке вдруг совершенно отчетливо почудилось, что и мужику не хочется ничего такого. Запахнул тулуп решительно. Из кармана торчал кисет. Почти без табака, из мягкой кожи, с вышивкой светлым бисером по кругу — Афиноген Богорадов!
Веня посидел, разглядывая черепушку, которая когда-то отзывалась на такое замысловатое имя.
— Вот что, Афиноген, домашним твоим, если они у тебя были, я уже не смогу сообщить, а менты наши нынешние тебе вряд ли понравятся. Похороню, что ли, я тебя?
Афиноген молчал, и Веня осмотрелся. Здесь, в Ущелье, нигде не выкопать было, да и не хотелось. Ступени были скользкие, поразмытые уже водой. Ничего, подумал, у меня веревка есть.
Без тулупа Афиноген был совсем легкий, Веня обвязал его веревкой и стал поднимать. Почему-то ему важно было вытащить Афиногена на свет Божий, ему казалось, Афиноген когда-то лез наверх, да не добрался. Веня подтягивал тело, фиксировал скобой, лез выше, подрубал размытые ступени и снова тянул. Несколько раз они все же должны были улететь вниз, но они не улетели. Веня наладил новую страховку, дотянул Афиногена до начала ледника, привалил лицом к скале и, здорово уставший, поплелся вверх по кедрачу в свою избушку. Было не холодно, он не стал топить печку, съел полбанки тушенки с сухарем и упал спать. И ничего ему, как ни странно, не снилось.
Утро было тихое, ласковое. Будто и не лежал рядом покойник. Веня хорошо выбрал. Тщательно, будто рисовать собирался это место. На пригорке, на солнечной стороне. Небольшая зеленая лужайка была рядом с большим кедром. Он поплевал на руки и начал копать. Афиноген лежал возле, лицом к небу. Хорошее было утро. Они были вдвоем. Вене, у которого никогда не было брата, казалось, что это его брат.
Сверху шел мягкий слой с корнями травы, потом начались камни. Веня не торопился, вытаскивал рукам. И разговаривал с Афиногеном.
— Камни, конечно, но все по-людски будешь. Не во льду. Во льду-то небось холодно было? А?
Ему все хотелось назвать Афиногена коротко, по-свойски. Феней, что ли, но он сдерживался. Хоть они и были одного возраста, все же Афиноген был лет на сто пятьдесят постарше. Да и в горах этих он был главнее, это его были горы — вон сколько золота наковырял, а я-то что? Я здесь гость. Хорошо мне здесь у вас, Афиноген, но что дальше, кто знает. Или все мы здесь гости? Продукты вон почти кончились. Что делать-то мне, а? Ты-то уж теперь все знаешь. Может, где-нибудь рядом сейчас, подсказал бы. Лопата снова наткнулась на большой камень, он раскачал его, подсунул руки и стал поднимать по осыпающемуся борту могилы.
— Я, вишь ты, художник… в Москве… — Веня говорил, чтобы не молчать или чтобы Афиногену не скучно было, кряхтел, гремел лопатой по камням. — Никакой я, в общем, не художник, но это без разницы. Кем я только там не был. На диване лежал полгода… А здесь… — Веня поднял голову и посмотрел на дальние белые хребты. — Здесь я… иногда хочется взять да и пойти куда-то. Идти и идти, и чтобы красота эта никогда не кончалась. Как будто полететь даже. Полететь было бы лучше, конечно. И ты знаешь, людей почему-то и не надо. Такой, какой я есть, я им не особенно нужен, а какой я им нужен, мне неинтересно. Такая фигня.
Веня сказал это и задумался, понятно ли оно Афиногену…
К обеду яма была готова. Она была узкая внизу, но достаточно глубокая. Веня посидел возле покойного, отдохнул:
— Ну что же, надо тебе ложиться. — Он нахмурился. Ему как будто жалко было расставаться.
Лицо Афиногена за сутки потемнело, череп яснее обозначился, но теперь Вене казалось, у него было спокойное выражение лица. Не было той судороги.
— Ладно. Знаешь что… я кисет твой возьму на память.
Веня поправил Афиногену рубашку, нож на поясе и увидел пустую сумку. Нахмурился озадаченно. Мешочек остался в ущелье.
— А с золотом твоим что делать-то? Нужно оно тебе? Сходить, что ли?
И на этих словах ущелье ожило. Неземной грохот раздался, будто что-то лопнуло гигантское, вода речки вместе с черной пылью взлетела вверх. Гул нарастал, эхом множился от гор. Сначала дальний, а за ним ближний — весь огромный край южного склона осыпью уходил в ущелье вместе с кустиком, к которому он привязывал вчера веревку. Пыль поднималась огромным темным облаком к перевалу. Вскоре, однако, все стихло, будто ничего не было. Птицы пели. Пахло зеленью и цветами.
Веня аккуратно опустил тело в яму, перекрестился и начал засыпать. Лицо прикрыл мягкими кедровыми лапами.
Душа Афиногена рядом была. Веня это ясно и спокойно чувствовал.
Утром встал не рано. Посидел на пороге, жмурясь на мягкое тепло рассвета. Потом, не оглянувшись на избушку, пошел на восток. Туда, где поднималось солнце и горы уходили за горизонт.
Больше его никто не видел.