Новый Мир ( № 2 2013)
Шрифт:
Ремизов Виктор Владимирович родился в 1958 году в Саратове. Окончил филологический факультет МГУ. Прозаик, автор книги “Кетанда” (М., 2008). Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Москве.
КРУЖКА КОФЕ
Памяти Андрея Иллеша
Андрей дошел до лагеря, плюхнул кукан у воды. Ленки, насаженные на ивовый прут, бессильно разъехались по песку мокрыми хвостами. Не освободиться уже было, и они только глотали воздух, которого им тут было чересчур. Рыбак прислонил спиннинги к перевернутой лодке, сполоснул
Вчера вечером, когда они чалились и ставили лагерь, шел сильный дождь. Небо было серым, не отличалось от речки, и все было мокрым месивом — шмотки, палатка, дрова, руки, грязные и мокрые по локоть… Сейчас же речка мягко переливалась под солнцем и отражала чистое небо. Было одиннадцать утра, а уже жарило.
Палатка обвисла и не везде еще высохла, промокшие вещи были разложены вокруг на бревне и кустах. Стас все вытащил на солнце и куда-то делся. Андрей огляделся — не видно было дружка.
Стас обычно что-то делал: зашивал портки, сапоги клеил, чистил картошку, и видно было, что он доволен этим простым делом, зависящим только от него. Полощет Стас штаны в речке и улыбается сам себе в редкие светлые усы, почти незаметные на лице. Это если один, если же кто-то стоит рядом, то штаны моются с прибауточками, знал он их без счету, на все случаи жизни. Шутил чаще всего по своему поводу, как бы извиняясь, что он такой вот, неумеха-растеряха, спасибо, что взяли с собой на сплав. Если же дела кончались, а может, и еще по какой причине, замершую скрюченную фигуру можно было обнаружить где-нибудь в сторонке у речки или у костра, если никто не мешал. Всю свою жизнь он вел дневнички. Всегда в маленьких книжечках, которые помещались в любой карман, мелким-мелким почерком. На коленке писал или просто на ладони, из-за близорукости уткнувшись носом в убористые строчки. Они дружили лет тридцать, но Андрей не знал, зачем эти дневнички. Было, правда, несколько забавных случаев, когда, через много лет попав на ту же речку, Стас что-то быстро искал в такой вот записной книжке и обращался к причалившему к ним старику тунгусу по имени-отчеству…
Андрей сдвинул дымящиеся головешки прогоревшего костра, насыпал сверху мелких веточек. Встал на четыре мосла. Ему всегда нравилось раздувать костер. Особенно когда жизни в угольках едва-едва оставалось. Аккуратно, слабенько сначала дул, дыму прибавлялось, на черных головешках ширились жгучие алые точки… Подкладывал к ним легкий сухой мусор. Когда пламя поднялось, подбросил сучков потолще, взял котелок и пошел за водой.
С берега огляделся. Вниз речка уходила широким чистым плесом, выше их стоянки был поворот с большим заломом на том берегу. Стаса нигде не было видно. Андрей зашел в воду, поймал прозрачную струю котелком. Может, за грибами пошел, мелькнуло в голове, ленков надо выпотрошить.
Он приладил над костром сук, повесил котелок, вытер мокрые руки о штаны и достал сигареты. Вообще-то он курил трубку, но на сплаве — сигареты. Удобнее, не возиться. У них, кстати, все со Стасом так было — чем проще, тем и лучше. Взять хоть этот вот кривовастый сучок с котелком, по-таежному перегнутый через костер, люди основательные давно уже с таганками ходят. Или сам котелок — алюминиевый, мятый-перемятый, с проволокой вместо дужки, сто лет ему… Им как будто не важно все это было. Лишь бы слинять в тайгу, а там как-нибудь. Стас, на балконе которого хранился весь их походный скарб, никогда, кажется, и не чинил его дома. У костра шутки свои шутит и чинит, а не получается — ничего, разведет руки, прищурится хитро: “Раз ку-ку, два ку-ку, пёрнул повар во муку, сам в муке, хрен в руке, жопа в кислом молоке. Потерпим, Андрюша, хе-хе…” Андрею это не всегда нравится, но он не помнит, чтобы они когда-нибудь ругались. Погудеть маленько друг на друга могли, но беззлобно, какой смысл злиться, если ты точно знаешь, что дружок твой раздолбай. По поводу того, кто был большим раздолбаем, каждый имел свою точку зрения, но в силу все того же раздолбайства, а может, и еще по какой причине никогда на ней не настаивал.
Ворона прилетела. Села на самую высокую ветку упавшего тополя, на котором сидел и Андрей, нагнула голову, собираясь каркнуть, но увидела человека и замерла, неловко склонив голову и вытянувшись. Соображала что-то, поблескивая глазками. Андрей осторожно затянулся и выдохнул дым себе под ноги — ворона была очень близко. Он почему-то, может — за находчивость и жизнелюбие, любил ворон. А может, за то, что они, некоторые из них, тоже предпочитали таежную жизнь и подножный корм. Вроде того, как они со Стасиком. Надо же ему было бежать из сытой Москвы. Где все у него было: персональный кабинет в центре, куча журналистов в подчинении. Приглашения на обеды и ужины в лучшие рестораны. Любая роскошная заграница. Все это было там, и сколько хочешь, а он сидел здесь на старом тополе. В черных болотных сапогах отечественного производства, в тертом-перетертом камуфляже из простого рыболовного магазина. Эта ворона тоже, видно, могла жить где-то возле питательной городской помойки, но она, поджарая и неленивая, бичевала на той же таежной речке. Сейчас она одним глазом следила за Андреем, другим же соображала по поводу ленков, разложенных на лодке.
Вдруг, будто очнувшись, серая сорвалась и заспешила на другую сторону реки. Андрей улыбнулся: она очень была на них похожа — в хвосте и одном крыле явно не хватало пёрьев. И ее это никак не смущало. Стасик торопился берегом, шел быстро, спотыкаясь о камни. В одной руке кукан с хариусами, другой придерживает оттопыренное “пузо” энцефалитки. Что-то надыбал…
— Андрюха!! — Стасику скоро шестьдесят три, а он всему удивляется. — Хариусы берут, Андрюха!! В заломе! Только опустишь — сразу!!
Андрей тянул сигарету и с прищурочкой наблюдал за дружком. Андрея нельзя было удивить рыбой. Стас знал это и оттого сильнее топорщил усы и брови и выше головы задирал кукан, на котором болтались несколько и правда приличных хариусов. Непонятно, однако, было, приглашает он друга на рыбалку или что? Хвастаться Стас не умел, наверное, просто хотел порадовать кореша. Или так горячатся счастливые ученики, желая угодить строгому учителю, но Андрей никогда не учил Стасика. Не было смысла. Андрей родился рыбаком. Стасик обычно не успевал поставить палатку и собрать дров, как на уху и жареху рыба уже скакала по берегу… Но Стас любил Андрюху и хотел доставить ему такую вот радость. А может, просто обазартился.
— Порвали леску… три раза. Крючки кончились. И кузнечики что-то кончились, не ловятся. — Стас дошел, положил к Андреевым ногам рыбу.
За пазухой у него были грибы. Он постелил подвернувшийся гермомешок и вывалил кучку крепких маслят. С нежно-желтыми толстенькими ножками и сопливыми коричневыми шляпками.
— Вот. Отбежал по нужде в соснячок, сел, гляжу — вокруг грибов — руки не пропихнешь! Пока сидел, набрал. Пожарим! Дай леску и крючки?
— Хорошие! — Андрей любовался хариусами. Брось вон их к моим ленкам. Пошкерю. Уху, что ли, заварим, а Стасик?
Андрею хотелось просто посидеть со Стасом у костра. Кофе попить. Перекинуться парой ленивых фраз по поводу обеда. Или просто помолчать. Но глаза у Стаса горели, и Андрей открыл ящичек. Поковырялся в снастях, нашел нужную коробочку.
— На вот… муху вяжи, не надо тебе крючков. И кузнечиков не надо. Возьми всю коробку… Кофейку рвани, свежий сварил…
Стас про кофе не услышал, сунул в карман снасти, корку хлеба прихватил и зашагал вверх по реке.
— Я скоро, Андрюха…
Андрей только головой качнул, в смысле “Давай, давай!”. Чтобы попасть на его залом, Стасу надо было пройти метров триста вверх по реке, перебрести по перекату на другую сторону и еще спуститься до залома. Хариусов с таким же успехом можно было наловить не отходя от лагеря. Но Андрей ничего не стал говорить. Он и сам любил ловить в заломе. Есть в этом что-то из детства. Стоишь, неловко балансируя на скользких стволах. Пускаешь муху аккуратно, точно по струйке в какой-нибудь прогальчик, в оконце между ветками, волнуешься: чуть промазал — зацеп обеспечен… А еще промолчал, потому что Стас редко рыбачил.