Новый Мир (№ 3 2007)

Как она робко вякнула на прощание “о’кей”...

Ладно, сейчас мы ее используем по назначению. И принялся описывать, со вздохом, но сдержанно, как тяжело приходится в Израиле иммигранту-артисту, да вот той же Маше. Это, как он и ожидал, помогло ему взбодрить гостей и продержать их внимание до конца ужина.

Официант принес счет. Это был совсем плохой знак — Абу Раджиб никогда прежде этого не делал — и плохая дипломатия перед клиентами. Гости потянулись было за кошельками, но Элиаз решительно провел ладонью в воздухе:

— Вы здесь в гостях — в Израиле, у меня и у Абу Раджиба. Ну-ка позови хозяина, — бросил он официанту, отдавая ему обратно тарелку со счетом. На тарелке, заметил Элиаз, не было восточных сладостей, обычно сопровождавших счета.

Абу Раджиб подошел, держа перед собой все ту же тарелку.

— Отлично накормил, Абу, — сытым, довольным голосом проговорил Элиаз. — Моим друзьям очень понравилось, жаль только, голубей твоих знаменитых не попробовали.

— Нету, — сухо ответил Абу Раджиб.

— Что ж так мало наловили птичек мира? А, Абу? — заигрывал Элиаз.

— Некому, — все так же холодно ответил тот, настойчиво протягивая тарелку.

Гости не понимали, что происходит, и сидели опустив глаза. Элиаз неторопливо встал, взял тарелку со счетом, поставил на стол и проговорил многозначительно:

— Что же, Абу. Мы в расчете?

Старый араб смотрел недоверчиво:

— В расчете?

— Как думаешь? По-моему, да.

— Окончательно? Полностью?

— По-моему, да. Как ты считаешь?

— Я считаю, мы давно в расчете.

— Ну вот, а теперь и я так считаю.

— И больше я тебя здесь не увижу?

— Теперь, — Элиаз поднатужился и выдал широкую улыбку, — теперь я у тебя платный посетитель. Но чтоб голуби были! — И он хлопнул Абу Раджиба по плечу.

Араб еле заметно уклонился от руки Элиаза и кивнул. Одно хорошо, говорили они друг с другом на иврите, гости не могли понять и видели, хотелось верить Элиазу, только фамильярный разговор двух старых друзей.

Что они там видели и поняли, неизвестно, но, выйдя из ресторана и поддерживая свою совсем сникшую жену, муж решительно проговорил:

— Чудесный ужин, никогда такого не пробовали, мы вам очень благодарны, вот, прошу вас... — и без церемоний, как чаевые, сунул Элиазу в нагрудный карман бумажку.

Элиаз запротестовал, потянулся было к карману, но американец жестко отвел его руку и так же решительно прибавил:

— А теперь вызовите нам, пожалуйста, такси, мы уже не стоим на ногах.

— Да у меня и отдохнуть...

— Такси! — громко крикнул американец, увидев в отдалении машину со светящимся козырьком, и не мешкая поволок туда жену.

— Но... картины...

Американец неопределенно махнул рукой в сторону Лоис и открыл дверцу такси.

А Лоис никуда не торопилась. Стояла и усмехалась легонько.

— Картины я и одна могу посмотреть, — сказала она. — Они полностью полагаются на мой вкус.

— Вот и прекрасно, — бодро воскликнул Элиаз. — Вы ведь не устали?

— Нет, я не устала. А вы?

— Я? Да я к ночи только разгуливаюсь!

— Артист, — сказала Лоис с той же легкой усмешкой, взяла Элиаза под руку, и они зашагали к мастерской.

По дороге молчали. Элиаз лихорадочно обшаривал воображение, но все ловкие, гладкие фразы, обычно отскакивавшие у него от зубов, куда-то испарились. Лишь у самых дверей он вспомнил про деньги, сунутые ему в карман американцем. Сколько там может быть? Максимум сотня шекелей. На чай... Да подавись он своими деньгами!

— Кстати, Лоис, пожалуйста, верните... — Он вынул из кармана бумажку и с грустью обнаружил, что это сто долларов, но было уже поздно. — Верните это вашему...

— Брату, — со смехом подхватила Лоис. — Да, конечно, если вы настаиваете. Не могу не сказать, тактом мой брат не блещет. Зато и скупым его не назовешь, правда же? — Она помахала сотенной бумажкой, на которой стояла отчетливая банковская печать, и положила ее в сумку.

— Нет, не назовешь, — упавшим голосом пробормотал Элиаз.

— Зря вы его отпустили, с ним куда легче заключать сделки.

— А вы — скупая? С вами трудно?

— Скупая? Да как сказать. Деньги считаю. Но на себя, на то, что мне доставляет удовольствие, я никогда не жалею.

— А тогда и с вами нетрудно будет заключить сделку, — сказал Элиаз, надеясь, что это прозвучало многозначительно, и отпер дверь.

— У девочки есть способности, — сказала Лоис.

Она стояла, наклонившись над столом в галерее, и рассматривала небольшой холст, учебный этюд, сделанный Элиазом, когда он еще умел рисовать, что видел. Освещенный белым солнцем угол дома с полуоторванным номером, окно со скудным монохромным интерьером за мутноватым стеклом. Он давно снял его со стены и вынул из рамки, поскольку никто на него ни разу не обратил внимания. Приписать его русской Маше было не жалко.

Элиаз стоял за спиной Лоис и говорил себе, что сейчас самый подходящий момент. Он смотрел на ее туго натянутые в наклоне красные шорты, на обнажившуюся полоску незагорелой кожи под шортами и говорил себе — ну давай же, сейчас самый подходящий момент.

— Определенно есть способности, — повторила Лоис. — И такой супер-реализм сейчас очень в моде. Хотя русские всегда были в этом сильны... Я это возьму.

И она, ловко свернув холст в трубочку вместе с листом бумаги, сунула его в свою объемистую сумку.