Новый Мир (№ 3 2007)

— Тебя бы сейчас не снимать надо, а красками...

Девушка засмеялась, чуть придвинулась к нему и нерешительно положила руку ему на шею.

— Ну что, художница? Жива?

Она притянула к себе его голову, провела теплыми губами по щеке и прошептала еле слышно:

— Ты очень хороший, Элиаз...

Это с какими же она сволочами общалась, думал он поутру, проснувшись и глядя на лежащее рядом легкое тело. С какими же она сволочами общалась, если Элиаз ей за хорошего сошел. Никаких игривых мыслей это полураздетое тело у него не вызывало, но было почему-то приятно, что оно лежит рядом. Да, он проснулся утром, и рядом лежало чужое женское тело, и оно ему не мешало.

Он лежал и раздумывал, как ему теперь поступить. Пусть останется до завтра? Купить картошки, и пусть нажарит а-ля Сюисс... Или вообще предложить ей побыть с ним денек-другой? Приодеть ее по-человечески? Из нее, оказывается, можно кое-что сделать. Попробовать написать ее такую, какая она была ночью. И ночь... еще парочку ночей с нею, и просыпаться рядом... Даже занятно. Это ведь теперь как бы мое произведение... Вот и поработать над ним, довести ее до дела, а то “хороший, хороший”, а сама не знает еще ничего.

Нет, рискованно. Еще заживется, чего доброго. И что она будет тут делать? А ему галерею открывать надо. Что же касается написать... Не блажи, Элиаз, где тебе. Нет, вернее всего будет напоить ее кофе, и пусть себе едет в свою Афулу. У нее там ульпан, пусть иврит изучает. Так и быть, великодушно решил Элиаз, сам отвезу ее на автостанцию, у нее же денег не осталось. Сотню не взяла, гордая какая! Ничего, возьмет, уговорю.

Или на денек все же можно? Почему-то ему хотелось, чтобы она снова взглянула на него, как смотрела ночью. Один раз еще, и попробовать все же нарисовать... А вдруг да получится. Вон ведь стерва Лоис сразу заметила, что что-то в нем все же есть... ну, было... Красок надо подкупить, небось все початые засохли, акрил сохнет быстро. Или акварелью? Пожалуй, акварель ей больше подойдет... Одну-то ночь ничего, и ей приятно, все-таки для нее было серьезное переживание, и прямо сразу взять да отправить... нет, хороший так хороший.

Девушка зашевелилась, поправляя под простыней свою одежду. Что-то сняла, скомкала, что-то застегнула, что-то заправила.

— Как дела, художница?

Элиаз потянулся было обнять ее, но она повернула голову, снова быстро провела губами по его щеке и выскользнула из постели.

И целоваться даже не умеет. Или это у них в России так целуются?

— Да ты что, сердишься, что ли?

— Сердишься? — удивленно переспросила девушка. — Почему?

— Ну, за эту ночь.

— За ночь? Разве ты сделал плохо?

Элиаз как раз считал, что сделал все очень хорошо, гордился собой, что так деликатно действовал, как только обнаружил ситуацию.

— Ну, это ты мне скажи, художница, — самодовольно сказал он.

Девушка улыбнулась своей улыбкой исподлобья, проговорила быстро:

— Не плохо. Ты художник, и я художник, вот и познакомились, — и убежала в душ.

Ишь ты, засмеялся ей вслед Элиаз. Ему приятно было, что художница не такая постная, как могло показаться с первого взгляда.

Тут пришел соседский парнишка, принес найденную на помойке картину, и Элиаз даже не огорчился, а только ухмыльнулся одобрительно, ай да Лоис, сильна старуха!

Девушка уехала в то же утро. Сперва долго мылась и стирала в душе, потом смущенно сказала, что очень хочет есть, оказывается, почти сутки не ела. В доме нашлось полпачки крекеров и два йогурта, она все это съела, одно удовольствие смотреть. Выпила кофе, сказала спасибо и встала. На предложение остаться, побыть день-другой ответила улыбкой и покачала головой.

— Не хочешь? — изумился Элиаз.

— Не могу.

— Какие же у тебя такие срочные дела? Иврит? Я тебя в три счета натаскаю.

— Не дела... и не иврит...

— Тогда что? Неужели не хочешь побыть со мной?

— Не могу.

— Почему не можешь?

— Не надо.

— Как не надо? — оторопело спросил Элиаз.

— Да, не надо.

— Тебе не надо?

— И тебе.

Это что же такое? Он ей предлагает, а ей не надо! Он уже целый план составил, как они проведут день, какие джинсы с низким поясом он ей купит, и какие краски для портрета, и какие продукты, и они приготовят настоящий обед... ну и постель, конечно... и галерею решил не открывать... а ей не надо!

Элиаз до того растерялся, что так и отпустил ее. Даже не отвез на станцию, даже адреса не спросил. Сто долларов она не взяла, а сказала, что ей надо тридцать шекелей, и их взяла. И сказала спасибо.

— И все? — сказал Элиаз. — Спасибо, и все?

— И все, — ответила девушка, застенчиво улыбаясь исподлобья.

— Одноразовый трах, и все?

— Нет, еще вот.

Подошла к нему, стала на цыпочки и нежно поцеловала в губы. Но в руки не далась, увернулась и пошла к двери. У двери остановилась, улыбнулась опять и сказала на прощанье:

— Еще увидимся! Я тебя на выставку приглашу!

Вот тебе и мышка серенькая. Ну, положим, целоваться по-человечески она все-таки умеет, хотя и не очень. Но вообще...

Сперва Элиаз чувствовал только недоумение и досаду. Как-то ему скучно стало, не знал, за что приняться. Вышел в галерею, взял альбом. Заложил в него последний снимок, и его больно кольнуло в груди. Светлые широко раскрытые глаза все так же бестрепетно заглядывали ему прямо в душу. И опять, как и ночью, это оказалось для него слишком, захотелось немедленно сказать или подумать что-нибудь, только теперь уже не просто, а как-нибудь похуже. Умеют они использовать нашего брата, подумал он со злостью. Ишь целка. Я, говорит, раньше не хотела... Да ее самое, наверно, просто никто не хотел. Весенний ангел, как же... у Боттичелли эти девки тоже... небось утрахали их до самых мозгов, вот и пляшут теперь...

Стало как будто легче. Он подписал дату, захлопнул альбом и пошел открывать галерею.

Элиаз был незлопамятен, и злость его прошла быстро. Прошло и недоумение — кто их разберет, этих русских. Да и весь этот эпизод стал быстро забываться, как забывалось и покрывалось пылью все в жизни Элиаза.

Картину Элиаз вставил обратно в раму и скоро довольно удачно продал ее, опять же американскому туристу и, что самое интересное, тоже из Цинциннати, как и Лоис. Вот смеху будет, если она как-нибудь эту картинку увидит! Только вряд ли, город большой.