Новый Мир (№ 4 2007)
Шрифт:
В таком качестве появилась в Мадриде пара башен под названием “Ворота Европы”. Филип Джонсон, играючи, наклонил их навстречу друг другу под углом 15 градусов. Ясно, что указанный уклон нешуточно напряг конструкции. Тот же Гери не менее игриво поставил в Праге свою парочку размером поменьше, но поозорней и сам назвал ее “Джинджер и Фред” в честь знаменитых американских танцоров. Архитектура тут и впрямь танцует и привлекает туристов так же, как и знаменитые пражские древности.
Испанец Калатрава соорудил в Милуоки, Висконсин, крылатую пристройку к Музею искусств. Крылышки то раскрываются — если музей открыт, — то складываются — если закрыт. Их длина — от восьми до тридцати
Есть постройки, которые прямо ассоциируются с детскими игрушками и в уменьшенных макетах тоже просятся в музейную экспозицию. Так новый небоскреб Фостера в Нью-Йорке, подымающийся над примечательным старым зданием, уподобился “гармошке” и напоминает игрушку-страшилку, выталкиваемую пружиной из коробки. Этакий чертик, башня-выскочка.
Тот же Калатрава построил в Швеции скрученный винтом жилой дом и предложил для Чикаго крученую башню, очень похожую на детскую пирамидку. Следом за ним все пошли крутить — кто налево, кто направо. Дизайнеры из Пекина закрутили свой проект подобно змее, танцующей под дудочку индийского факира, и выиграли конкурс на пятидесятиэтажную жилую башню в Торонто. Все это так легко получается потому, что авторы не читают советские строительные нормы и не знают, что санузлам следует располагаться по вертикали и что все они должны нанизаться на один чугунный стояк.
Есть архитектурные игрушки, которые просятся в секцию “мягких”. Некоторые называют их “кривулями”, “пузырями” или “мешками”, а я именую “амебами”. В качестве примера могу назвать “Город музыки”, построенный в Риме Ренцо Пьяно, где три зала, подобные трем мешкам, пузырям, амебам (ненужное зачеркнуть), уютно расположились в полукруг на одной площади. Заха Хадид, которую все знают, прославилась такими “кривулями”. Ее проекты достойны отдельного зала в музее архитектурных игр.
Будет несправедливо, если мы не уделим внимания Либескинду. Он недавно закончил свою первую постройку в США — корпус Музея искусств в Денвере, Колорадо, пристроенный к старому зданию. Тут бесспорная удача мастера — этакая “куча-мала”, уподобившаяся свалке сломанных игрушек.
Надо сказать, что и молодежь тоже не дремлет. И то ли еще будет!
Всякая архитектурная форма должна быть вызвана к жизни каким-то импульсом. Обстоятельством места, функцией, конструкцией, материалом и проч. В своих научных публикациях я стремился обозначить разновидности этих влияний. Но одного и, пожалуй, главного я там не исследовал. Речь идет об амбиции. В ней содержится первостепенный импульс творческого акта. Ею побуждались все реликвии зодчества от пирамид до небоскребов. Амбиция заказчика, общества, власти, национальная амбиция, авторская — вот откуда произрастают все яркие архитектурные затеи — богатства нашей архитектурной игротеки.
Не стану возражать, если кому-либо сказанное выше покажется чем-то вроде шутки. Но если кто-нибудь другой заметит в подтексте намек на социальные долги современной архитектуры, я с этим тоже соглашусь.
Конечно, архитектурные игры — дело азартное. Можно невзначай такого монстра соорудить, что не только людей напугаешь, но и самому страшно покажется. Другой раз невесть какие конструкции требуются, дабы удержать игрушку в пространстве. Иногда планировка так нарисуется, что никакая функция с ней не уживется. Гармония со средой тоже далеко не всегда достижима. А бывает, такое загнут, что никаких денег не хватит. Тем не менее, что бы там ни говорили, архитектурные игры обогащают мир достопримечательностями, делают жизнь ярче, интересней, содержательней, способствуют прогрессу зодчества. А раз это так — давайте играть дальше!
В ожидании шедевров
Старыми дома делают не архитекторы, а время.
Гарсия Лорка.
И как это у них получалось в прошлом — что ни дом, то памятник, что ни город, то историческая среда? А должно быть, те архитекторы были такие же ребята, как и мы, — с такими же удачами и неприятностями, с такими же друзьями и подругами, и пили, должно быть, тоже никак не меньше нашего, а вот поди же. Ну а теперь? Что ни дом, то хула и коллег, и критиков, и так называемая широкая общественность тоже доброго слова не скажет. И в городах по всей стране хорошую постройку днем с огнем не сыщешь.
Еще в 1948-м был я после четвертого курса на строительной практике в Златоусте. Замечательное место, такой рельеф интересный, дивная природа кругом, а город ну совсем без архитектуры. Самым примечательным было здание учебного заведения, где на атике левого крыла было написано “Индуст”, а правого — “риальный”, и только оказавшись точно против оси здания, можно было прочесть надпись “Техникум”, расположившуюся по центру в глубоком курдонере. И с тех пор и поныне ни о каких шедеврах в том краю ничего не слышно.
Спустя лет тридцать Госстрой России поручил мне экспертизу проекта гостиницы в Ростове-на-Дону. В плане круглая, чем-то она мне понравилась, и я написал в своем заключении, что если ее построят — это будет второе приметное современное здание в городе (первое — Театр Щуко и Гельфрейха — было создано за сорок лет до того). Теперь я думаю, что экспертная оценка была завышена. Но круглая гостиница не построена, и театр остался единственной достопримечательностью, появившейся в большом городе в ХХ веке. Я не говорю, что в нем вообще не было хороших построек, но ни одна из них не может претендовать на общенациональную значимость.
Счастлив город, к которому прикоснется рука мастера. Ереван чтит Александра Таманяна, Минск отмечен постройками Лангбарда и Парусникова. Чем крупнее город, тем большее число зодчих он привлекает. Со временем города накапливают свои архитектурные сокровища. Чем их больше, тем привлекательней поселение и для туристов, и для своих обитателей. Однако я заметил еще одно обстоятельство. К памятникам ХХ века у нас с охотой причисляют сооружения, формы которых сродни традиционной архитектуре — классической или древнерусской, — но со всякими новациями всегда проблемы. Даже с теми, что во всем мире почитают великим наследием 20-х. Не признаются они равными памятникам древности. Никто, кроме архитекторов, о них должным образом не тревожится.
А как обстоит дело в Америке? Сколько тут “памятников” ХХ века?
Есть у меня книжица-гид по американским архитектурным реликвиям ушедшего столетия, изданная в 1996-м и содержащая 220 шедевров, или, как там сказано, “ключевых” зданий. Стало быть, в среднем ежегодно появлялось 2,3 “шедевра”, и, значит, для векового исчисления надо добавить еще десяток. В стране около двухсот городов с населением свыше ста тысяч. Значит, примерно 1,15 “шедевра” приходится на каждый из них. Однако дело обстоит иначе. Во-первых, тут кое-что попадается и в малых поселениях. К примеру, в книге названы три объекта из городка Коламбус, Индиана (36 тысяч жителей). Но большинство достижений сконцентрировано в крупных городах: 33 в Нью-Йорке, 17 в Чикаго, 8 в Сан-Франциско.