Новый Мир (№ 4 2007)

Мис Ван дер Роэ явился в Америку из Германии, Сааринен — отец и сын — из Финляндии, И. М. Пэй — из Китая, и строящие сегодня в Штатах Либескинд, Пьяно, Исодзаки, Роджерс, Хадид, Фостер, Калатрава, Герцог и де Мирон в Америке не “прописаны”. Все они “плавятся” в этом “котле”, создавая американскую архитектуру.

Известно, что в послевоенные годы советские архитекторы много строили за рубежом — в Восточной Европе, в Азии и Африке: госпитали, стадионы, отели, учебные заведения и промышленные предприятия. Даже целые города. И притом в отечестве практически не пользовались услугами иностранных зодчих. Конечно, это было одной из форм советской экспансии. Многое строилось на советские деньги, дарилось “вождям” сомнительных африканских режимов. А вот до того дело складывалось противоположным образом и после того складывается так же.

В предыдущей новомирской статье я называл имена российских мастеров, успешно работающих на Западе. Но речь шла только о тех, кто обосновался за рубежом — в Канаде, Франции, Германии. Ни до и ни после советских времен никто из зодчих с российской пропиской не строил за пределами отечества. (Павильоны международных выставок Шехтеля, Щуко, Иофана, Посохина, так же как и советские посольства в разных странах, по понятным причинам в счет не идут.) Почему это так? Ведь и вправду не приглашали наших мастеров ко дворам чужеземных государей, и не знаем мы значимых зданий, созданных по нашим проектам, одержавшим победу на конкурсах. Стало быть, есть тому какие-то веские причины.

Быть может, дело в том, что страна, приглашающая к себе зарубежных мастеров, слывет неспособной экспортировать свои таланты? Однако Америка не только импортирует архитектуру извне, но и сама экспортирует ее в другие страны — в Европу и в Азию. Стало быть, это предположение ложно. Замечу попутно, что известное утверждение Андрея Бурова: “Архитектуру нельзя ни занять, ни купить”, — опровергается не только нынешним опытом, но также и историей. А в наши дни архитектура сплошь и рядом и покупается, и продается. И этим пользуется весь мир. И Россия тоже явилась на этот рынок в поисках подходящего товара. А вот на продажу пока что предложить ничего не может. Где тут собака зарыта?

Есть оспариваемое, но не лишенное основания утверждение о “вторичности” российской архитектуры. Если с ним согласиться, можно получить исчерпывающий ответ на заданный вопрос. Отечественная версия византийского стиля не могла быть воспринята Европой. Ампир, импортированный из побежденной Франции и ставший “русским”, появись он в любой иной стране, стал бы третичным явлением. Барокко Растрелли тоже было местной транскрипцией европейского стиля, а наше собственное “нарышкинское”, так же как и русская версия ар-нуво, названная у нас модерном, не пользовались спросом на мировом рынке. Понятно, что всяческие вариации на сугубо российские темы, опиравшиеся на допетровское зодчество, не могли найти заморского покупателя. И только идеи авангардистов можно было бы посчитать “рыночным товаром”, если бы советская власть открыла им свободный выход в мир.

Продать на мировом архитектурном рынке можно свой собственный товар — тот, что никем и нигде не производится. Иными словами — личную архитектуру, какую предлагают Гери, Фостер, Хадид и т. д. Ну а если он подобен товару другого производителя, то ему непременно дболжно быть конкурентоспособным, попросту говоря, победившим на конкурсе. Но только, увы, у нас покуда нет “звезд” мирового класса, и жесткая конкурсная борьба пока еще не принесла российским зодчим значимых мировых побед. А “бумажная” архитектура потому и имела успех, что никто больше не мог предложить ничего подобного.

Все еще впереди. Но, быть может, не зря говорят, что есть у нас такая наследственная болезнь — врожденный и трудно преодолимый комплекс “хвостизма” — и что лечить его следует с первого курса архитектурной школы. Однако, как известно, мастера авангарда ею не страдали. Заметим и то, что наша школа способна “заразить” другой болезнью — звездной, тоже нелегко излечимой. Советская власть нередко демонстрировала то, что можно назвать “политическим онанизмом”. Лозунги вроде “Слава КПСС!”, “Народ и партия едины!”, “Коммунизм — это молодость мира!” иллюстрируют это явление. В профессиональной версии им соответствует “шапкозакидательство”, высокомерное отношение к иноземным коллегам.

Но есть и другая — противоположная — позиция по отношению к зарубежной архитектуре и ее мастерам. Объявление, послужившее эпиграфом к этой главе, встречалось мне в советское время. На мой взгляд, это не что иное, как самоуничижение под видом гостеприимства.

В гастролях нынешних архитектурных звезд по разным частям света состоит одна из примет глобализации. Кулхаас, Нувель, Либескинд и другие продвигают свой продукт на рынки многих стран. Я повторюсь, сказав, что привлечение зодчих такого класса к созданию российских объектов исключительной значимости — дело не только полезное, но и необходимое. История сие подтверждает. Но когда международный конкурс проводится без своих мастеров, это тоже является демонстративным актом самоуничижения. Стоит ли уступать победу “без боя” да еще “на своем поле”? А между тем приближение российских архитекторов к тому, что можно назвать мировым стандартом профессиональной деятельности, с каждым годом становится все заметнее. Свидетельством тому может послужить включение работ российских зодчих в атлас современной мировой архитектуры (“The PHAIDON Atlas of Contemporary World Architecture”), присуждение российской премии “АРХ” с участием иностранных членов жюри, равно как и присуждение премии Фонда Чернихова молодым архитекторам Италии. Но главным образом это зримые достоинства заметного числа проектов и построек, демонстрирующих авангардную устремленность нового поколения мастеров нашей архитектуры. Однако для того, чтобы войти в круг профессионалов высшей квалификации, российские зодчие должны предъявить оригинальную архитектуру, побеждать в конкурсах, то есть “плавиться во всемирном котле”.

Зарубежные коллеги широко привлечены к созданию комплекса “Москва-Сити” — немцы, канадцы, итальянцы, американцы, турки, голландцы, англичане, французы, китайцы. Сотрудничество российских архитекторов с иностранными специалистами в каких-то случаях носит характер “сопровождения”, а в каких-то, как в данном случае, имеет творческое содержание — иными словами, совместное авторство. Многие расценивают такое взаимодействие как свидетельство работы, что называется, “на равных”. Я позволю себе с этим не согласиться.

Все дело в том, что они привлечены нами, стройка идет на нашей земле. “На равных” будет тогда, когда привлекут нас, а земля будет их.

Известный литературный персонаж говорил: “Мы чужие на этом празднике жизни”. Давно это было сказано. Но стали ли мы теперь “своими”? Я не уверен. К тому же как в обществе, так и в профессии есть немало таких, кто стремится отмежеваться, обособиться от мирового мейнстрима, настойчиво противопоставляя ему доморощенные тенденции.

Но есть мощный посыл, который изменит положение вещей. И хотя сегодня звучат жалобы на сложности согласований, давление власти разных уровней, невежество заказчика, качество строительства, российские зодчие никогда прежде не располагали такой свободой доступа к информации, передвижения по планете, общения с зарубежными коллегами. Такими возможностями применения высоких технологий, всяческих материалов и изделий, которые поставляются со всего света. Никогда прежде российский архитектор не обладал такой степенью свободы творчества. Ей и дболжно стать гарантией грядущих успехов.

P. S. Этот текст уже был написан, когда произошло знаменательное событие. Директор Фонда Гугенхэйм господин Томас Крэнс заказал проект одного из 19 павильонов “Парка биеннале” на острове Саадийат в столице ОАЭ Ади-Даби московскому архитектору Юрию Аввакумову, и он — в содружестве с Андреем Савиным — этот проект сделал. Конечно, это тоже павильон, но он не предназначен для российских экспозиций.

Можно ли считать, что “лед тронулся”? И станет ли событием сам павильон?