Новый Мир (№ 4 2009)
Шрифт:
а дорога — узлами…
Слышу клич: “Оглянись!”
Но ведь пусто за нами?
Лишь опока золы —
золотыми степями,
что вконец поросли
соляными столпами.
Затоптала сполна
неземная расплата
старые
новые письменята.
Гнев подсек у корней
всё, что жило веками.
К бликам древних огней
обращаются камни.
Свiтло в каменi
Ніби вчора криницю
засипало листям по саму цямрину —
а вже двері в біле не прочинити:
каменя хтось
прикотив під поріг?
Шелестіння, кроки... — горищем нипає?
Голка, загублена влітку в сіні,
знайшлась: у долоні стримить.
Причулось, напевно:
немає нікого... Для кого цієї днини
все, що під листям і снігом, згадувати,
пшеницю терти,
горіхи лущити,
празникову сорочку в скрині шукати?
Що там горіло, мак чи калина? —
попелище на піврукава.
Буде всміхатися легко,
буде в острах вертатися, як у дівоцтво,
всіх — малих і старих — поіменно скликати,
а світло в камені
засвітить для того,
кого не назвала... хто — єдиний — прийде.
*
Свет в камне
Как будто вчера колодец
засыпало листвою по самый сруб —
а уж двери в белое не отворить:
камень кто-то
подкатил под порог?
Шелест, шаги… — чердаком блуждает?
Иголка, пропавшая летом в сене,
нашлась: вонзилась в ладонь.
Послышалось, верно:
нет никого… Для кого в этот день
все, что под листвой и под снегом, вспоминать,
пшеницу тереть,
орехи лущить,
праздничную рубаху искать в сундуке?
Что там горело, мак ли, калина? —
пепелище на полрукава.
Будет невесомо улыбаться,
в страх возвращаться, как в девичество,
всех — от мала до велика — созывать поименно,
а свет в камне
для того засветит,
кого не назвала… кто — единственный — придет.
На Щекавице [1]
Тут, на Щекавице, кровь свою слышу студеную.
Вижу: раздвигает кусты перепутанных жил на деснице.
Знаю: вспыхивает холодом, как топор у костра…
Считаю зарубки на взгляде своем ветвистом:
первая — от сабли, последняя — от уст любимых.
Кудлатый вечер выкорчевывает из горла слово,
что корнями в каменную землю вцепилось.
В проломе памяти чертов омут бесится!..
Вверху наливается теменью птица, внизу
кружится благовест, как листопад
в узком горле звонницы.
Напротив, на Хоревице, острая трава дымится:
пряди красные с черным — будто вышивка…
Десницу студеную влагаю в белый рукав дымов,
горячую левую к любимым устам прилагаю,
пусть не почувствуют на моем лице забрала.
Сдерживаю крик в смятенной груди:
взгляд на ветру гудит, падает птица,
в водовороте пена, словно на храпе коня…
Не приходи со мною сюда! — ведь тут,
на Щекавице, кровь свою слышу студеную.
* *
*
Эти дни
летучим пеплом
сгинули
на днепровских склонах…
а порой
повечерья
кто-то — снег ли, Киев ли —
отыскал под легкою золой
дня лоскут…
Когда они горели —
пренебрег ты ими,
а теперь
так лелеешь, словно той неделей
сможешь залатать века потерь.