Новый Мир (№ 5 2007)

Карета медленно въехала в ворота, проплыла по дороге и развернулась возле живого гостевого коридора. К двери подошел отец невесты, обаятельный тучный дядечка, и помог выйти на белый свет Наталье и ее свидетельницам.

Солнце жарило, как бандитский оркестрик, на небе ни облачка (я даже загорел немного), а меня бросает то в жар, то в холод, я начинаю заболевать.

Наталья казалась прекрасной в белом пышном платье с длинным шлейфом, который поддерживала высокая, длинноногая блондинка в красном платье (вечером она нажрется едва ли не больше всех), расшитом такими же белыми кружевами, в голову ей вплели живые цветы — почти Офелия. Помня о предыдущих церемониях, на которых мне приходилось бывать, я боялся, что Боярыню наштукатурят, как египетскую мумию, ан нет, невесту украсили в меру. Живое, красивое лицо и свежесть, которую Наташка умудрилась не растерять до самого конца.

На входе жених и невеста соединились и пошли в храм, а мы потянулись следом. Плюс, конечно, юркие бабушки, которые требовали, чтобы гости расступились, так как им ничего не видно. Кто-то из гостей спросил одну особенно активную старушку: звана ли она на свадебную церемонию? Та обиделась и гордо что-то ответила про Божий храм. Что точно ответила — я не запомнил.

Перед входом я озаботился букетом, который дежурная флористка выдавала по предварительной записи. Мне досталось что-то невообразимо длинное и бело-зеленое с мохнато-кучерявой травой. С ней я и промаялся всю церемонию, вспоминая киро-муратовские “Чеховские мотивы”, раз и навсегда закрывшие тему венчания.

Особенно колоритным мне показался помощник священника — пропитое лицо (фингал под глазом) резко контрастировало с праздничностью наряда и всеобщей благостью. Второй помощник был толстым и заинтересованно разглядывал гостей. Посмотреть действительно было на кого.

Выделялась красивая английская пара с девочкой двух-трех лет. Пока взрослые занимались непонятными делами, дитя уселось на венчальный ковер посреди храма и стало читать книжку с картинками. Позже, пока мамы и папы дарили подарки и отпускали голубей, деточка сосредоточенно разбиралась с лепестками роз — воплощенная непосредственность.

Собор пропитался миром и ладаном, свечами. Великолепный хор и процедуры обряда (расшитые золотом хламиды, ненатуральные голоса, молоденькие березки около алтаря) производят впечатление на податливого человека. Жаль, что на месте, где произрастают верования, у меня дырка. Я стоял, фотографировал молодых и наблюдал за гостями. Кто-то истово крестился, кто-то так же истово сохранял независимый вид.

Долго ли, коротко, но все устали, особенно свидетели, синхронно менявшие быстро затекающие руки: венец, похожий на корону, казался массивным.

— Держите венец за ушки, за ушки, — несколько раз повторил молодой священник, похожий на Бердяева — с аккуратно подстриженной бородкой и глазами усталого спаниеля. Ему хотелось, чтобы церемония прошла без накладок.

Наташу и Илью поводили по кругу, дали выпить вина. Потом выдали казенные кольца.

— Не бойтесь, — сказал священник, — потом мы выдадим вам другие…

Гуров изо всех сил пытался соответствовать моменту и следовать рекомендациям попа.

— Креститесь, креститесь, — вкрадчиво инструктировал он молодых, и Илья, на котором фрак сидел как на корове седло (Илье больше подходит стиль “кэмел”), крестился неопытно и робко.

Зато Наталья чувствовала себя в своей стихии — о такой свадьбе девочки мечтают в раннем детстве, когда изображают невест в виде принцесс. Что ж, одна девичью мечту осуществила. Имеет право.

Хотя бы и после шести лет жизни с Гуровым.

Когда таинство закончилось, гостей выгнали на пекло, так как первыми молодых должны поздравлять родители.

Все набрали в руки розовые лепестки. Когда Илья и Наташа вышли, все стали ликовать и кидать в них розовыми лепестками, выстроились в очередь, чтобы подарить цветы. Образовалась веселая, гомонящая куча-мала. Сновали фотографы (два) и видеооператоры (два).

Я поздравил молодых едва ли не самым последним. Не знал, что сказать, да и понимал, что им сейчас не до слов, дотянуть бы до финала, но ребята держались мужественно и органично, всех одаривали улыбками и уместными репликами. Я подошел и сказал, что рад их поддержать, что после такой вампуки все у них должно сложиться очень серьезно — ну как у взрослых.

Тут подскочила суетливая распорядительница с белыми коробками, из них извлекли голубей. Родители взяли по птице, Наталья с Ильей. Значит, всего шесть белых обувных коробок. Птички улетели, а распорядительница начала отпинывать в сторону коробки, валявшиеся возле дверей кареты.

Под приветственные крики венчанные сели в карету и отчалили к Екатерининскому дворцу. Вечером, уже в неофициальной обстановке, новоиспеченный муж Илья Евгеньевич Гуров поведал мне, что путешествие в карете оказалось для него самым трудным испытанием свадебного марафона.

Оказывается, изящная и изысканно оформленная снаружи карета совершенно не оборудована внутри. Заказывали по Интернету и не смогли заглянуть в недра. Поэтому, несмотря на первоначальный план организаторов (Гуровы едут в карете до самой Камероновой галереи), обвенчанные вылезли из возка за ближайшим поворотом и пересели в иномарку. Будем думать, в бронированный джип. А мы сели в “мерседес”, за которым потянулась кавалькада черных авто с гостями.

Когда отец первый раз привез меня в Питер, мы, разумеется, объехали с ним и пригороды тоже. Больше всех (таинственностью и замком, построенным из прессованной земли) меня волновала Гатчина. Как-то так получилось, что про нее, в отличие от Петергофа и даже Ломоносова, совершенно не было никакой литературы. Я даже пытался взять своих родителей на слаббо, мол, не найти вам ни одного путеводителя (город вне туристического охвата), еще не зная, что на день рождения меня уже ждет книжка с историей Гатчины. Родители вмастили мне с ней как никогда.

Кроме того, в Гатчине у нас нашлись дальние родственники со стороны мамы. У них и остановились. Старая семейная пара и их глухонемой сын, который мгновенно завоевал мое сердце, подарив мне пластинку жевательной резинки. С этим парнем мы обошли всю Гатчину (в большом дворце еще стояли токарные станки), а потом поехали в Петродворец. Долго ходили по парку и павильонам, потом зашли в ресторан, где папа решил притвориться глухонемым.

Потом, подмигивая и смеясь, он пересказывал маме, что люди вокруг очень сочувствовали маленькому мальчику со звонким голоском, у которого, вот несчастье, глухонемые родственники. Папа поступил очень благородно, мгновенно освоив язык глухонемых, вдвоем с провожатым они активно махали руками, а я, понимая, что укорот мне не грозит, пользовался моментом.

— Папа, хочу мороженого! — кричал я.

И мороженое приносили.

Папа и дальний родственник (как же его звали? Эдик? Павлик? Взрослый одинокий дядька) хорошо взяли на грудь, и тогда отец попросил счет. Когда пришла пора расплачиваться, он сдержанно и грустно сказал официанту спасибо. Оказывается, все делалось именно ради этого судьбоносного момента. У официанта, разумеется, округлились глаза. Сам я этого не помню, помню только папин рассказ маме. И как мама тогда смеялась (она не поехала с нами: младшей сестре Лене исполнилось всего полгода)…