Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Новый Мир (№ 5 2007)
Шрифт:

Зато помню другое. Как быстро наступил вечер, накрапывал мелкий дождик, многочисленные туристы рассосались, и мы гуляли по парку перед самым закрытием в полном одиночестве. Папа очень любит “Шербурские зонтики”, он пытается передать Эдику красоту этой мелодии, начинает ее напевать. Мы спускаемся по лестнице главного каскада вниз.

Эдик, разумеется, папу не слышит, но его душа тоже поет, тоже открыта и крылата, как эта просторная и великая архитектура, в ответ он тоже начинает напевать что-то свое. Точнее, мычать. Папа поет “Шербурские зонтики” еще громче, чтобы перекричать Эдика. А я спускаюсь между ними, они держат меня за руки. Сюрреальная картина!

На

следующий день уже без Эдика мы приезжаем в Царское Село, где Пушкин и пиршество барокко! И снова — парк, павильоны…

Мне особенно нравится классицистическая Камеронова галерея и Висячий сад, через который она примыкает ко дворцу. Слова “висячий сад” завораживают, причем и то, что “висячий” (на втором этаже), и то, что “сад” (райский уголок).

Я обожаю пространства “по краям” и на картинах художников Возрождения, смотрю не сюжет, а пейзаж на втором плане (тогда в этом знали толк). Изучая планы питерских пригородов, я пропускаю основные дворцы, мне больше нравятся заброшенные павильоны (особенно славен ими чахоточный, сырой Павловск), всякие конюшни и служебные постройки.

Поэтому здесь Камеронова галерея, сочетающая приятное с полезным, изначально мой фаворит. Я очень расстраиваюсь, что она закрыта, в нее не попасть. На странное пространство можно смотреть только снизу и вместе со всеми.

Папа утешает тем, что завтра мы обязательно пойдем в Эрмитаж, где много странных, промежуточных пространств, переходов между отдельными зданиями, коридоров и тупиков. Он не знает, что, основательно проштудировав бедекер, я заранее полюбил “Галерею древней живописи”, разбитую при перепланировке на две части, чахлый Висячий сад (я разочарован) и “Лоджии Рафаэля”, копирующие (больше всего увлекает борхесианский факт вторичности) помещения в Ватикане. И я соглашаюсь, забывая про неудачу с Камероновой галереей.

Свадебное пекло усиливается. Мужчины мучаются в пиджаках. Мы ждем карету с повенчанными, дефилируя по пятачку Висячего сада. Справа — пустые коридоры Камероновой галереи, слева — синий фасад Главного дворца. Камерный оркестр, сидящий в гроте, играет Вивальди и Моцарта. Разглядываю лица музыкантов: им тоже интересно посмотреть на великосветскую публику. Подают шампанское и воду. На столах — блюда с клубникой. Утомленная солнцем публика прогуливается по кругу.

К Висячему саду ведет долгий пандус, нам говорят, что именно по нему (а не по парадной лестнице со стороны сада) любила подниматься императрица. Сегодня каждый гость может почувствовать себя на ее месте. Тем более, что пандус огорожен и возле входа стоят матерые охранники.

С каждой минутой их становится все больше и больше, так как гости продолжают прибывать. У телохранителей черные костюмы и прозрачные лески раций возле ушей, похожие на трубочки капельниц, словно охранников продолжают искусственно вскармливать.

Возле входа разминается с десяток ангелочков — маленьких детей, одетых в белые хитоны, с крыльями за спиной. В белых кудрявых париках.

Ансамбль ангелов призван для пущей умилительности. Цербером при них — тетка с большим носом и пухлыми губами. В ярко-синем платье и носатых туфлях она отличается от остальных. Тетка, похожая на Карабаса-Барабаса, дает ангелочкам последние указания, учит растягивать игрушечные луки и прикладывать к ним искусственные стрелы. Учит вызывать умиление. Гостей она не стесняется. Детям нравится рисоваться. В отличие от английской девочки, их естественность натужна.

А мы продолжаем загорать наверху, выбирая теневые места — между бюстов Камероновой

галереи или возле грота с оркестром, где на самом солнцепеке стоят три ряда синих стульев, — именно там и будет происходить церемония светского бракосочетания.

Вблизи Екатерининский дворец разочаровывает: барочное бизе оказывается сильно заветренным, несвежим. Не знаю, как он выглядел до Великой Отечественной, пока его не разрушили фашисты, пока он был натуральным. Но вблизи гипсовые рюши выглядят странно дешевыми. Даже украшения станций метро (мрамор и мозаики) выглядят богаче, органичнее. Не то — Камеронова галерея (потому как выложена мрамором?), сохранившая былое величие.

От туристических красот дворца остается ощущение наскоро сработанного ремонта. Словно хрущобе приделали детали сталинского ампира. Я впервые обратил внимание на эту потемкинскую честность, когда попал в Царское Село во второй раз. Вместе с Таней и Айваром мы приехали на двухсотлетие Пушкина. Корреспондентами. Таня никогда не видела пригородов, и мы обязаны были показать ей царские резиденции, ставшие местами общего употребления.

Мы находились тогда в самом начале наших сложных отношений. Но всячески хорохорились и делали вид, что не происходит ничего особенного. Гуляя по парку, мы нащелкали целый каскад странно ярких, сочных фотографий, которые до сих пор не тускнеют в семейном альбоме.

А вот и карета, из которой выходят Илья и Наталья. Все устремляются к пандусу, по нему поднимаются жених и невеста, окруженные ангелочками, некоторые целятся в молодых, другие помогают невесте не запутаться в шлейфе.

Гости кричат и радуются, как дети. У Гуровых, надо сказать, удивительно жизнелюбивый круг друзей. В Москве не странно быть странным и жить наособицу, а в Питере удивляются, если ты не умеешь веселиться как ужаленный, пить без конца и загуливать, теряя контроль над временем и пространством. Видимо, эти истории про разведенные мосты и алкогольные авантюры — прямо в точку. Вот все и радуются искренне и непосредственно. Блики фотоаппаратов, аплодисменты, марш Мендельсона…

Люди, гуляющие внизу (“обычные” туристы), замирают, словно увидели праздничный салют.

Поднявшись, Наташка попадает в окружение подруг, знакомится с самым активным и деловым ангелочком, Илья переговаривается с теткой из загса, которая, чинно рассадив сиятельную публику, начинает церемонию. Она говорит банальные и затертые слова про ячейку общества и про “властью, данной мне…”. Илья и Наташа стоят под цветочной аркой, им труднее всего. Им не уклониться ни от формальностей, ни от жалящего жара солнца.

Кириллова громко говорит “да” и окончательно становится Гуровой. Госпожа Гурова, гм. Снова выстраивается паровозик из гостей, снова все торопятся поздравить молодых (посмотрите, как на солнце сияют новые обручальные кольца!) и отойти в тень. А Наталья и Илья мужественно принимают цветы, подарки и поцелуи на самой что ни на есть солнечной стороне.

Возникает суета, появляется распорядительница:

— Начать фотосессию! — Ей только мегафона не хватает.

Действительно, грех не запечатлеть себя в исторических декорациях. Когда еще выпадет такая возможность — оказаться не вовне, но внутри. Чем все время от времени и занимаются, кучкуясь и принимая изысканные и непосредственные позы.

Но есть еще и официальная фотохроника: у молодоженов свой фотограф, у гостей — свой. Плюс две камеры, постоянно снующие между. У меня было желание запечатлеться рядом с бюстом Овидия, но от жары стало уже совсем нехорошо.

Поделиться с друзьями: