Новый Мир ( № 5 2013)

В классическом макаровском исследовании «Вещность и вечность» приводится, может, и не самое яркое, но очень ценное свидетельство одной из терезинских помощниц и учениц Фридл — Эвы Штиховой-Бельдовой. «Ее невозможно было не любить, она была такая приятная и обращалась с детьми как со взрослыми. Фридл плохо давался чешский, и это никому не мешало. Я говорила с ней по-чешски, а она со мной — по-немецки, и мы прекрасно понимали друг друга. Помню, рисовали щетку. Фридл не показывала ее, но описывала ее свойства, фактуру. Когда я собирала рисунки, то заметила, что все щетки вышли разными. Помню ее установку на другом уроке: не думать, просто рисовать, просто вспоминать или мечтать, рисовать, не думая, как и что получится. Много было и свободных уроков, — Фридл просила детей, чтобы они нарисовали что-то „не размышляя”. Она всеми силами пыталась привести детей в норму и об этом часто говорила с педагогами в группах».

Что же это за норма такая? Речь тут о внутренней свободе, а стало быть, и об изживании страхов. Любых, например «природной» зажатости, но в том числе — и тех, что завтра тебя могут банально отправить «на транспорт». А дальше — печь, зола, ветер.

Тем, кто захочет узнать о Ф. Дикер-Брандейс подробнее, я бы посоветовал все-таки начинать не с пронзительного романа-погружения Елены Макаровой, а хотя бы с соответствующей странички о Фридл в «Википедии». Двинуться издалека, хронографическим, так сказать, путем, и, уже узнав о Героине подробнее — выйти на ее художественное осмысление — русской ученицей-писательницей. То есть той, которая родилась в годы, когда на территории Освенцима уже вовсю шло создание музейного комплекса, а в Терезине располагался военный гарнизон.

И вот тогда-то, думаю, и раскроется постепенно эта главная тема: человеческая свобода и цена за ее обретение. Если бы я был поэтом, то написал бы, что роман «Фридл» — это развернутая метафора неустанного человеческого воплощения — через мучительные поиски собственного места в искусстве и в жизни, через страдания, через — долгий, искусством же и подсказанный, путь к детскому сердцу.

Ведь художница Фридл Дикер хорошо знала великого Пауля Клее (об этом немало и в романе), в школе «Баухауз» слушала его лекции о детском творчестве. Там, видимо, и зародилось это самое зернышко будущей работы с детьми. «Клее — неустанный творец, — писала Фридл. — Он обладает безудержной силой, от которой захватывает дыхание (эту безудержную силу и дыхание, как я заметил, Героиня макаровского романа ищет и выделяет в себе, сомневаясь и утверждаясь, на протяжении всей шестисотстраничной книги. — П. К. ), внутренним зрением, позволяющим видеть насквозь и со всех сторон…»

У поэта Ивана Жданова есть поразительное стихотворение «Памяти сестры». Там, ближе к концу текста, героиня этой вещи, бывшая в земной жизни учительницей, что-то пишет мелом на пустой доске: «То ли буквы непонятны, то ли / нестерпим для глаза их размах: / остается красный ветер в поле, / имя розы на его губах». И — ближе к самому концу:

.................................

то ли мел крошится, то ли иней, то ли звезды падают в песок.

Ты из тех пока что незнакомок, для которых я неразличим. У меня в руке другой обломок — мы при встрече их соединим.

В случае с Фридл и Макаровой, повторюсь, встреча давным-давно произошла. Удивительнее всего здесь, конечно, то, что в отличие от ученицы Фридл американки Эдит Крамер [16] (1916 года рождения), живого, так сказать, классика искусствотерапии, — наша Елена Макарова, еще живя в Советском Союзе, годами интуитивно развивала педагогические идеи Пауля Клее и Фридл Дикер, ничего о них не зна я [17] .

От педагога и искусствотерапевта (тогда этого термина, очевидно, еще не было) Фридл Дикер-Брандейс остались две чудом сохранившиеся лекции, пачки фотографий, собственные художественные произведения и рисунки ее учеников. Это наследие становится все более открытым и доступным во многих странах. Оно неустанно «работает». Эдит Крамер, Елена Макарова и некоторые другие последователи и ученики Фридл делают для этого многое. Макарова, думаю, больше других. 

Я не знаю, увенчаются ли труды по освоению/воскрешению этого наследия (и личности) Фридл Дикер-Брандейс тем, что имя ее станет таким же знаковым и символичным, как имя Аннелиз Мари Франк, более известной как Анна Франк. Вполне вероятно. Кстати, в случае с Фридл — в отличие от Анны и ее Дневника — никому не придет в голову пытаться доказывать, что лекции Дикер-Брандейс — поздний «педагогический подлог», а картины и рисунки якобы созданы другими людьми в послевоенное время — для формирования «легенды». Это невозможно.

Наследие Фридл обретено в объективном поиске, свидетельства собраны, имя постепенно становится все более героическим. Весной этого года я был на московской лекции-семинаре Елены Макаровой в Еврейском культурном центре (где был показан и интереснейший фильм о ее практических занятиях с молодыми родителями и вообще — с молодежью). В начале вечера, говоря о Фридл, Елена Григорьевна неожиданно рассказала о том, что одна из крупных западных кинокомпаний готовится снимать о Героине макаровского романа… художественный фильм.

Кто бы вы думали, сыграет в нем главную роль? Анджелина Джоли.

Теперь Макаровой предстоит пуститься в долгую «консультационную работу», по мере возможностей наполнять самую высокооплачиваемую голливудскую актрису (и посла доброй воли в ООН по делам беженцев) — своей Героиней. Надеюсь, что — их совместными усилиями — мать шестерых детей сыграет достойно и в созданном ею образе останется немало от настоящей, реальной Фридл.

Что же до писательницы и журналистки Фриды Вигдоровой (1915 — 1965), о чьем документальном материнском романе-хронике «Девочки», опубликованном недавно журналом «Семья и школа», мы рассказывали в прошлом выпуске «Детского чтения», то я думаю сейчас вот о чем.

О том, что у незабвенной Фриды Абрамовны, которую читали и почитали многие, пока, увы, не нашлось своей Елены Макаровой, которая написала бы об этой великой душе хорошую, живую книгу, например в серии «Жизнь замечательных людей».

Но надеюсь, что и автор такой книги все-таки когда-нибудь появится среди нас. Потому что имя и дела Ф. В. тоже нуждаются в воскрешении. И если такая история случится, если книжка о Вигдоровой кем-нибудь да напишется, то в ней, надеюсь, найдется место и рассказу о той невидимой миру драме, которая произошла с Фридой Абрамовной в ее последние годы. К прославившей Вигдорову записи процесса над Бродским это не имеет никакого отношения.

О ней, об этой драме, обмолвилась друг Вигдоровой, писательница Лидия Чуковская в своем большом поминальном очерке «Памяти Фриды» (1966 — 1967). Между прочим, в 1989 году Л. К. записала в своем дневнике: «Если буду жива, окончив 3-й том Ахматовой, — возьмусь за Фридину книгу». Не успела.

Но вот что она писала в очерке, в предпоследней его главе, названной «Так и бывает»:

«В последние годы она уже не спала без снотворного. Дела депутатские утомляли, жестоко ранили ее — и дома ей доводилось отдохнуть далеко не всегда. <…>

И все-таки, по глубокому моему убеждению, не это привело к дисгармонии. Не перегрузка, не бессонница. Ведь перегрузка — это перегрузка, а не противоречие внутри души.