Новый Мир ( № 7 2008)

Это единственная прозаическая книга в моей “Полке”. Но это странная проза. Это еще один шаг от того стихового посыла, который есть и в книге Осповата, и в поэме Кибирова. И еще одно подтверждение того, как трудно провести границу между поэзией и прозой. Может быть, и нет ее вовсе? А есть только направление движения или даже направление взгляда.

“Маски духа” — это воспоминания о встречах с героями и персонажами, правда “герои по ходу повествования оборачивались персонажами, а персонажи героями”. Героями книга населена густо. И ведут они себя довольно неожиданно: Синявский ест книги, Лиснянская летает по комнате на метле, и повествователю приходится срочно закрывать двери и окна, чтобы она случайно не вылетела в морозную предновогоднюю ночь.

Перечислять всех, с кем автор встречается, выпивает и закусывает (непременно одесской колбасой), я не стану, но некоторых назову. Один из героев книги — Револьт Иванович Пименов — замечательный математик, правозащитник, которого и сажали, и ссылали, а он в промежутках между отсидками публиковал статьи, посвященные теории относительности, народный депутат РСФСР, избранный в 1990 году, за полгода до смерти.

Многие страницы посвящены Юрию Левитанскому — здесь поэт выглядит капризным ребенком, ворующим шоколад из буфета.

Эта книга не имеет внешнего сюжета, но имеет внутренний — это движение к берегу Стикса. А Стикс — это Днестр во время приднестровского конфликта. “Тяжелый гаубичный снаряд угодил прямо в середину кладбища <…> И время окончательно потеряло границы”. Кто стрелял и кто победил? “Всякая победа добра над злом порождает новое зло. И дело тут не в добре и зле. Дело в победе. Потому что всякая победа сама по себе уже есть зло”.

Сюжет разворачивается по направлению к смерти, которая оказывается рождением, и в последних строчках герой-персонаж-повествователь оказывается в колыбели. А значит, есть надежда: не побеждать, не обретать законченную форму, но остаться слабым, растущим и обретающим.

В аннотации говорится, что “Бершин почти невольно создал новый художественный метод, который сам же назвал методом глобального реализма... Суть метода не только в отсутствии времени и строго ограниченного места, но и в том, что сознание легко меняется местами с подсознанием, создавая новую реальность”. Мне кажется, что дело обстоит не вполне так. “Глобальный реализм”

известен давно — так живут стихи. Именно в поэтическом тексте фиксация времени и пространства не только необязательна, но часто и невозможна: свободное перетекание, пересечение, где воспоминание неотличимо от события, и оба они растворены в пространстве культуры. В тексте Бершина метод поэзии использован для построения большого прозаического текста. В результате получилась

поэма в прозе.

± 1

Polina Barskova. Traveling Musicians. Bilingual selected poems. Translated from Russia by Ilya Kaminsky e. a. Moscow, “Yunost Publishers”, 2007, 56 p. — Полина Барскова. Бродячие музыканты. Перевод на английский Ильи Каминского и др. М., ИД “Юность”, 2007, 56 стр.

Эта книга — билингва. Стихи Барсковой, вошедшие в книгу, уже публиковались и хорошо известны, и они мне нравятся: нравятся и резкостью, и свободным формообразующим жестом. Но, надо полагать, затевалась эта книга не для того, чтобы еще раз перепечатать 16 стихотворений Барсковой. Главное — это предисловие и переводы стихов на английский язык. Автор предисловия — Ilya Kaminsky, он же один из переводчиков. В предисловии говорится, что Полина Барскова — элегический поэт, чья литературность и многочисленные отсылки к источникам совмещаются с иронической интонацией и неожиданной образностью (это мой вольный перевод). Все это, вероятно, так и есть, и спорить с этим я не буду.

Меня разочаровали переводы. И вовсе не потому, что я великий знаток английского. Но кажется, смычок от лома я отличить могу.

Николай Работнов писал в одной из своих статей, что он, не владея свободно английским, долгое время был убежден, что на этом языке вообще нельзя написать плохие стихи. И так было до того момента, пока он не столкнулся с переводами Пушкина, и они его поразили своей убогостью.

Мы читаем поэта, мы удивляемся его находкам, и вот — перевод. Ничего или почти ничего из того, что мы любим, в переводе нет. Верлибр (а переводы в книге Барсковой выполнены верлибром независимо от формы русского стихотворения) не передает и малой толики того, что есть в оригинале. Звукопись потеряна, краткость утрачена. Это практически подстрочник, да и подстрочник не всегда точный и удачный. В стихотворении “Рукопись, найденная Наташей Ростовой при

пожаре” вместо первых четырех чуть изменяющихся строк оригинала остаются в переводе только две одинаковые, и в результате мягкое перетекание смысла превращается в банальное повторение.

я конечно постараюсь жить на свете без тебя

вот немного постараюсь и привыкну без тебя

только знаешь мой любимый как же можно без тебя

ты ведь мне необходимый как я буду без тебя

В переводе:

I will try to live on earth without you

I will try to live on earth without you

(Trans. Ilya Kaminsky)

Нет ни легкой игры хорея, ни внутренней рифмы, передан голый смысл, да и то частично. Автор предисловия считает, что стихи Барсковой могут донести некую свежесть взгляда американскому читателю. Возможно, но не в таких переводах.

ТЕАТРАЛЬНЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ПАВЛА РУДНЕВА

Два дебюта

“Повесть о капитане Копейкине” по Николаю Гоголю. Центр драматургии и режиссуры. Режиссер Алексей Дубровский. Премьера 18 ноября 2007 года.

Повесть о капитане Копейкине” — инкрустированный в “Мертвые души” сюжет

об изувеченном войною инвалиде, романтическом злодее-бунтаре, грабившем помещиков, но “щадившем стариков и детей”, черты которого гоголевские барышни и дамы пытались найти в фигуре Чичикова. К моменту премьеры спектакля Алексея Дубровского сюжет о “Капитане Копейкине” уже играл в Москве Театр простодушных, где труппа состоит из актеров с синдромом дауна и где актерская

игра — по сути, арт-терапия. Для Театра простодушных судьба Копейкина — это сюжет о положении инвалида в России. Сюжет печальнее некуда — страдальческое, негуманное русское бытие и к нормальному-то человеку не расположено. Инвалид в русском обществе — фигура незамечаемая, лишний, нежелательный элемент. Борьба инвалида Копейкина против бюрократического государства и вовсе оказывается толчком к жесточайшим депрессивным настроениям, хотя и овеяна у Гоголя романтическим флером авантюризма, стоицизма и благородного бунтарства. Сюжет о Копейкине, русском Робин Гуде, собирает в себе все отчаяние, всю антигероическую унылость страны, где инвалид и поныне сражается против государства за свои права. В этом сюжете наглядно видно, как Гоголь разменивает европейский романтизм на густой русский реализм, не склонный вносить в образ капитана Копейкина хоть какие-нибудь светлые, романтико-героические настроения. Наш капитан Копейкин сражается не за идею и не в сказочном лесу, он сражается за копейку для поддержания живота своего.

В новом спектакле Центра драматургии и режиссуры Копейкина играет Тимофей Трибунцев, молодая звезда “Сатирикона”, которую заметили с самого первого появления на сцене в роли юного тирана в “Макбете” Юрия Бутусова. Актер редкого темперамента — маленький, бойкий, яростный, в амплуа дурачка или придуривающегося он привносит линию народного комизма и вместе с тем народной стоической выносливости. Трибунцев — вечный мальчишечка, задорный и азартный, авантюрный и смелый, борцовских качеств. Он, кудрявый озорной постреленок, еще не выбрал для себя окончательно, чем будет воздействовать на мир: звериной нежностью или артистичным хулиганством.