Новый Мир ( № 7 2010)
Шрифт:
А что же тем временем Жорж? Что же тем временем наш мощный дзюдоист, свирепостью черного взгляда отнюдь не уступающий самому злобному горцу и даже выдающий себя за грузина в подходящих случаях? Увидев, что мы с Пиписой совсем вскружили голову доверчивым москвичкам, да и число девушек опять не соответствует нашему количеству, он под шумок пригласил на танец девушку со стороны и пошел ее провожать.
Не сговариваясь, мы с Жоржем применили один и тот же прием соблазнения, типичный для студентов иняза. Жорж наплел своей знакомой, что по национальности он француз, но семнадцать лет назад вынужден был переехать
Если верить Жоржу, которому верить, в общем-то, нельзя, то после этого он стал бродить вдоль дома в поисках раскрытого окна, пока не нашел открытую форточку на первом этаже. Спортивному Жоржу ничего не стоило пролезть в форточку и ввалиться в комнату, где пожилая абхазская чета мирно отдыхала в кругу семьи и смотрела художественный фильм “Семнадцать мгновений весны”.
— Здравствуйте, — сказал Жорж, поднимаясь на ноги в свете мерцающего экрана.
— Здравствуйте, — хладнокровно отвечал отец семейства.
— Где выход? — справился Жорж.
— Прямо перед вами, — отвечал хозяин жилища.
Жорж вежливо откланялся и вышел на улицу, под звезды и ароматный ветер юга.
Вот, собственно, и все. Никто нам, конечно, не дал. И эта-то чепуха, как ни странно, осталась самым приятным воспоминанием, какое я способен в себе вызвать.
Пусть они расскажут
Жадан Сергей Викторович родился в городе Старобельске Луганской области в 1974 году. Окончил филфак Харьковского педагогического университета. Поэт, прозаик, драматург, переводчик с немецкого и белорусского. Пишет на украинском языке. Произведения переведены на многие европейские и славянские языки. Лауреат национальных и международных премий. Живет в Харькове.
Перевод с украинского Бориса Херсонского
* *
*
Фабрики в дождь под печальною пеленою,
дождь над мостами прекращается, пролетая.
Тебе самой решать — признаться, сказаться больною,
или пусть себе дальше живут, ничего не зная.
Да ты и сама вернешься, когда пожелаешь,
стоит только забыть запреты-законы.
Сидишь себе, воспоминания перегоняешь,
как перегоняют пустые вагоны.
И каждая размокшая рама оконная —
будто убежище, что опустело.
И дым покидает трубу каминную,
словно душа покидает мертвое тело.
Смотришь, будто прощаясь — медленны взоры, —
словно и впрямь последние дни наступили,
на станки железные, на черные коридоры,
словно знаешь ответы, а тебя ни о чем не спросили.
Женщины
Расскажи мне о новой подружке, с которой ты
живешь, что там между вами? Кажется временами,
что живу, как дети, боящиеся темноты —
живут в темноте. Воздух — вот что между нами.
Вот что между нами: ее нереальный маршрут,
яблоки и вино, и все ее протестантство,
одежда, что в рюкзаке носит, как парашют,
цвет волос, что она меняет, как меняют гражданство.
Она постоянно теряется. У нее есть свои ключи.
Возвращается и засыпает. Тишина длится, загустевая.
И я с ужасом слушаю, как сердце ее в ночи
останавливается, как на конечной трамваи.
Она прерывает время, что упорно (тик-так)
идет куда-то с фарфоровым перезвоном.
И тогда она подстригает свои рыжие волосы так,
как подстригают траву, ухаживая за газоном.
Она собирает все это, как на груди платок,
тогда я вижу ясно и близко: как тушь с ресниц подтекает,
по ее щеке струится жизни поток,
а смерть, как разбитое войско, рассеивается и отступает.
Осколки острые боли, которую я терплю,
из ладони моей вынимает, осторожно прикасается к коже...
Собственно, вот за это я ее и люблю,
как только женщина женщину любить и может.
Бакены
Спроси у бакенщиков, этих поджигателей вод,
выгоняющих туман на берега, как утомленных животных,
спроси, что означает маркировка на африканских сухогрузах,
перевозящих каменный уголь тьмы
куда-то на север,
в большие портовые города.
Пусть они расскажут