Новый Мир ( № 7 2011)
Шрифт:
«Помимо всех указанных выше категорий судебных дел» в Верховный Суд СССР ежемесячно поступает большое количество дел, «подлежащих проверке и рассмотрению в порядке надзора — <...> по текущей судебной практике».
А. Волин просит ЦК КПСС принять постановление, которое разрешало бы накопившиеся вопросы. И предлагает его проект…
Вполне допускаю, что без взрывного темперамента Н. С. Хрущева, без твердой позиции министра обороны Г. К. Жукова, который жестко требовал отмены приговоров безвинно осужденным солдатам, офицерам, генералам, военнопленным, проект не обрел бы реальной силы. Но команда
Освобождать из ГУЛАГа стали так же, как в отдаленные времена насаждали картошку. Как при жизни Пастернака кляли «Доктора Живаго». А после Победы в Отечественной — Зощенко, Ахматову… Как внедряли кукурузу.
Году в 57-м, в конце его, завершая невеселую беседу, Вера Панова тяжко вздохнула: «Освобождают из лагерей так же, как в них сажали». Вспомнила Вера Федоровна «великий перелом», штурмовщину пятилеток. Не ржавеет он, этот прочно утвердившийся стиль. Вековой. Отечественный. Но бывало — в него вносили поправки.
Примерно за год до встречи в Ленинграде с Верой Пановой в Казахской ССР слушали дело № 57/52. Выписываю из протокола № 5, под которым дата: 16 июня 1956 г. Обвинялся Белинков Аркадий Викторович. Судьи постановили: ограничиться отбытым сроком наказания. Из мест заключения освободить со снятием судимости и поражения в правах. Подписи.
Львовские лакомства
Бейлис Виктор Александрович родился в 1943 году в Байрам-Али (Туркмения). Окончил Институт восточных языков при МГУ. Кандидат филологических наук. Занимался проблемами традиционных культур народов Африки. Автор книг: “Воле Шойинка” (М., 1971); “Реабилитация Фрейда. Бахтин и другие. Завтрак на пленэре. Актеон” (есть американское издание “The Rehabilitation of Freud. Bakhtin and Others”); “Смерть прототипа, или Портрет” (М., 2005); и др. Публиковался в журналах “Иностранная литература”, “Знамя”, “Звезда”, “Золотой век”, “Время и место” и др. С 1992 года живет в Германии во Франкфурте-на-Майне.
Предлагаемые эссе — выборка из книги воспоминаний “...и другие рассказы”, которая готовится к публикации.
ВИКТОР БЕЙЛИС
*
ЛЬВОВСКИЕ ЛАКОМСТВА
Встреча во Львове
Мы наконец добрались до Львова, вышли из вагона. На перроне нас ждали дедушка и мамин брат Боба. Я увидел их, кажется, впервые. Оба — участники войны, им разрешено было подыскать для семьи квартиру (свободных квартир было много), и они выбирали поближе к университету.
Какое-то время мы шли по шпалам. Услышав звук выстрела, я поднял палец, как бы прислушиваясь, и сказал: “Ляют (т. е. стреляют) — война закончилась!” Эту фразу я освоил еще в Одессе, когда к нам ворвались соседи с криком: “Слышите, слышите, стреляют — война закончилась! Это победа!” Вот эту-то усеченную фразу я и повторял сейчас.
Но стреляли не в воздух, а в нашу сторону, а еще вернее — в нас, “новых оккупантов”. Во Львове еще долго постреливали, во всяком случае, когда отец возвращался из университета домой через парк в темное время суток, в него стреляли неоднократно — не прицельно, конечно, но так, на всякий случай.
Не хотите — не верьте, но я помню обед, которым накормили нас дедушка и дядя, когда мы добрались до дома. Это был божественный желто-прозрачный бульон из куриных потрошков с крупными золотистыми бобами. Я тогда же освоил два новых слова: “фацоли” и “пупчик” (то есть куриный желудочек). Потом я заказывал обед таким образом: “Супчик, пупчик и фацоли”.
Квартира
Я много квартир сменил в своей жизни, но по-настоящему моей, моим семейным домом, была вот эта львовская квартира на улице Жовтневой. Именно она мне снится порой, и никакая другая.
По каким-то сведениям, до нас дошедшим, эта квартира в “бельэтаже” занималась хозяином всего дома, в котором мы поселились, и была в прежние времена, то есть до войны, самой неудобной и темной квартирой во всем здании. Все квартиры выше этажами шли по кругу: дом стоял буквой П, и два крыла буквы П соединялись длиннейшим балконом, нависавшим над двором с двумя акациями и многочисленными кустами сирени.
Наша же квартира состояла из четырех комнат, вытянутых в одну линию — анфиладой. Время показало, что дедушка и дядя Боба сделали верный выбор: нашу квартиру нельзя было нарезать на части, разделить на множество коммунальных комнатушек, как это сделали Советы с остальными квартирами дома, “уплотняя” жильцов, слишком вольготно разместившихся на площади с двумя туалетами.
Впрочем, когда мы въехали в этот дом, квартира таки была разделена на две части, поскольку у нее было два входа — “черный” (со двора) и “парадный” (из подъезда, или “з брамы”, как говорили во Львове). Мы разместились в двух комнатах, имевших вход со двора. В этой части была кухня и уборная, но не было ванны. В другой части квартиры — две комнаты с ванной, но без кухни и сортира, — уже жили какие-то молодожены. Как объяснил дедушка, наши соседи живут здесь временно и скоро уедут и тогда вся квартира станет нашей, то есть папа, мама, дедушка, бабушка, я и дядя Боба займем полностью всю жилплощадь.
Все комнаты имели двустворчатые широчайшие двери, распахнув которые можно было превратить наше жилье в огромный зал (что и делалось, когда собирались на какой-нибудь праздник многочисленные гости). В одной из комнат, называвшейся у нас столовой, стоял колоссальный дубовый стол, который к приходу гостей при специальной подготовке немыслимо широко раздвигался. Полы были покрыты узорным дубовым паркетом, равный которому я увидел потом лишь в дворцах Петербурга. Что же касается печных изразцов, изготовленных в австрийской империи, то ничего, даже отдаленно похожего на наши, мне увидеть не довелось.
Когда молодожены уехали и мы вошли в освободившиеся комнаты, мы увидели на стене гипсовую маску очень красивой породистой женщины. Почему-то нам стало известно (каким образом — не знаю), что это маска рано умершей жены хозяина дома, что пани звалась Ванда и что душа квартиры заключена в этой маске. Маска захотела быть и нашим амулетом, и она всегда висела на том самом месте, где мы ее впервые увидели; при переездах семьи в другие квартиры и другие города маска бережно водружалась на видное место. Спасибо, пани Ванда, все хорошо!