Новый Мир ( № 9 2004)
Шрифт:
вязнет в глухих сугробах;
где с потолка — молчок —
проворный паучок
спускается на стропах;
где, слышимы едва,
потрескивают дрова
березовые в печке;
среди тепла и книг
вдруг
себя в тугой уздечке.
На столике часы
стучат… Цепные псы,
ишь, стрелками оскалясь…
И что вы расстучались!
Как будто я без вас
не знал, скорбями мечен,
что золотой запас
трудов и дней — конечен.
Что он от сих до сих…
У всякой стражи бзик
стращать и брать на мушку.
Но я еще не псих
вас прятать под подушку.
Родовое
Узловатый толстый обрубок корня.
Вторую топку закладываю, а он не поддается.
Не хочет гореть.
Вокруг него взахлеб веселятся,
отплясывают и выкидывают коленца
сухие полешки,
а он лежит как булыжник.
Не буду встревать, не буду ворошить железом
его стойкой неприкосновенности.
Чуть позже, чуть раньше
все равно ведь истлеет,
раскрошится на коралловое ожерелье,
провалится в поддувало…
* *
*
Рядом с мамой умирающей
меркнет все… Орган рыдающий
неуместен в этот миг.
Безучастен Божий лик —
образок над холодильником.
Вдруг царапнут, как напильником,
покаянного псалма
непонятные слова.
Тлеет плоть — скорлупка выеденная.
В миг, когда вокруг темно,
чувствуется лишь одно —
несказанное, невидимое.
* *
*
Вот уж мамины вещи
уплывают зловеще.
Исчезают как дым
по углам по чужим.
Не к тому, так к другому,
канделябром звеня,
пианино из дому
пошагало… Такому
дару рада родня.
Обнажились скелеты
стен, торчат костыли,
где висели портреты
композиторов… и
что-то вроде осколка
злополучной судьбы
память папина — полка
ворносковской резьбы.
То, что было опорой,
доброй школой, средой,
стало емкостью полой,
как скворечник пустой.
Скатерть, вазочка, бисер…
Это все не мое.
Но останется писем
горстка и голос ее.
А еще будто пленный,
болью сдавленный взгляд,
что ни вещи, ни стены,
ни слова — не вместят.
* *
*
Кладбище Востряковское.
Летом или зимой
потребность, видать, стариковская —
прихожу, как к себе домой.
Слева родители; справа разветвленная родня маминого корня:
Моисей, Роза, Фира, Абрам, Лева, Роман…
все они когда-то приезжали к нам в гости на Малую Остроумовскую,
все сидели за большим столом,
в полутемной комнатке с одним окошком,
выходящим в подворотню…
Сейчас в том доме разместился магазин “Продукты”,
а в комнате — склад стеклотары.
Не страшно на кладбище.
Подровняю землю, подмету опавшие листья,
задержусь до поздних сумерек…
Не страшно… Представить себя здесь, за оградой, и там, где
они сейчас снова вместе.
* *
*
Старость — узилище зла.
Несть бедолагам числа
и на кромешных дорогах,
и в лучезарных чертогах.
За мириадами дел,
препровожденных на ветер,
близость твою проглядел.