Новый Мир ( № 9 2005)

“Опоздала, — с неожиданным спокойствием подумал Петров. — Опоздала, голубушка. На сто метров просчиталась. Все просчитались. А мы успели. В эту самую сотню вложились. Вот так”.

— Ты очень красивая, — сказал Миша жене, чтобы не оборачивалась. Да. Смотрела на него. Только на него. Исключительно. Сказал — и вытащил сотовый телефон.

“Скорая” приехала очень быстро. Через восемь минут. И больше всех машине обрадовалась Татка. Два конца, два кольца, а посередине гвоздик.

Девочка с косичками.

КРИСТАЛЛИЗАЦИЯ

— Михаил Маратович? Петров!

Отвратительным тоном “алло, гараж”. Эй, там, на шхуне!

— Михаил Маратович, такое ощущение, что вопросы работы технической службы меньше всего волнуют как раз ее руководителя. Вы почему отмалчиваетесь?

Потому, что не здесь. Время вдруг остановилось. Около часа тому назад. Стекло и лед. Тело словно вморожено в черно-белое поле, квадрат фотографического снимка. Вертикальный срез ужаса.

Декабрь. Метель. Восемь тридцать. И уже очевидно, что ты опоздал.

Как долго прогревается окоченевшая за ночь “девятина”. Успеваешь все. Три раза проиграть сегодняшний разговор и два раза вчерашний.

— Если так, то можешь не возвращаться!

Крик измученной женщины. Второй ребенок. Девочка Света.

Как Мишка радовался. Дурачок. Даже смешно. Отпускают на неделю раньше обещанного срока. Маму и дочь.

— Ленка сказала, что всех выписывают, все отделение, чохом, — весело сообщил теще. — Завтра будут дома.

— Это еще почему — всех и чохом?

— Не знаю, к празднику, наверное.

— Какому еще такому празднику?

— Дню медицинского работника, Татьяна Сергеевна! Забыли?

Баран. Из чистой самоварной меди. Ничего она не забыла. Теща. Бывший участковый терапевт из шахтерского городка. Гвоздик. Малыш молчал только один день. Октябрьский, прозрачный, последний. Когда много-много неба в больничном парке, лишившемся листьев. И замерзшей серебряной пыли на увядшей траве. Удивительная ясность и чистота. Словно в машине нет стекол. И только Ленка в зеркальце заднего вида. С маленьким человечком на коленях. Одеяльце. Розовая ленточка.

— Молока много?

— Некуда девать.

Полдня абсолютного счастья. Светлая часть суток. Незабываемая.

— Михаил Маратович, мы услышим ответ или нет?

“Надо брать себя в руки. Выходить из ступора. Комы. Искать какие-то слова. Что-то делать. В этом кабинете не любят слабаков. Ликвидируют, как ненужных щенков. Коротким кистевым движением. Вращательным”.

— Виктор Андреевич, о чем же говорить, простите, пожалуйста? У меня третий вызов на комиссию за полгода. Как раз сегодня. Сразу после совещания еду.

— И что же? Ваши штрафы, которые мы, кстати, компенсируем, отражаются большим плюсом в общем балансе. Три новых крупных клиента только в этом месяце. Значит, мы будем строиться и запускаться вне зависимости от наличия частотных разрешений. В конце концов, дело даже не в прибыли, а в том, что мы даем услугу людям. Думаем по-государственному за государство, которое нас просто по-бандитски душит.

“Опять демагогия. И вечная стахановская вахта. Бери больше, кидай дальше. На том свете разберемся. А впрочем, кто как. Мишке, похоже, судьба все точки расставить уже на этом. Допить до дна”.

Это называется взялся за гуж. Во всех смыслах.

Сколько часов сна за эти два месяца? Всего? В сумме? На круг? Долгожданное прибавление. Счастливое. Малыш начал плакать в первую же ночь. Света. Светик — круглое пузцо, коротенькие ножки. Ни одной секунды покоя.

— Палочка, — объявила теща, осмотрев подгузник, — вас не выписали, а выпнули. Всех.

Объявила и уехала к себе в Междуреченск. Нянчить племянника. Двухлетнего Кирилла. Надо было или раньше рожать, или позже. Да.

— Выпнули всех, чтобы не испортить статистику. Не попасться.

“Не попасться, это мы понимаем. Ага. Сами делаем большое государственное дело. Только в отличие от других отвечаем. Несем административную ответственность за свои поступки”.

— Я не могу. Я больше не могу, Миша. Я просто умру, если не посплю хоть часок. Ну позвони Рогову. Ну скажи, что ты берешь отгул, отпуск за свой счет. Хотя бы на день. Или задержишься. Просто задержишься на пару часов. Неужели ты не можешь? Не заслужил там?

— Лен, я возьму. Завтра. Честное слово. Но не сегодня. Не сегодня. Дело даже не в Рогове. У меня комиссия. Связьнадзор. Суд, можно сказать.

— Ой, да лучше бы тюрьма. Честное слово. Вообще на тебя не рассчитывать и не надеяться! Вообще никак. Никогда!

Этот ребенок, этот поздний, второй, предполагал испытание. Само собой разумеется. На исходе четвертого десятка в этом нет и не могло уже быть сомнений. Но не на излом же, не на разрушение. Краш-тест. Голова — в стекло и рулевое — в брюхо. Насмерть.

Но ужас в том, что смерть выпадала чужая. Неумолимо надвигалась. Как много лет тому назад. Давно, когда только-только начинал водить. Задние фонари той неизвестно почему тормознувшей “Волги”. Желтая. Такси. На перекрестке Красноармейская — Кузнецкий. А здесь две черные тени. Две головы. В кишках собственного квартала. Ниже Таткиного детского сада. Живые люди в снежной трубе между домами 10а и 10б по улице Весенняя. И только одна мысль. Единственная. Нелепая, как два последних месяца.

“Почему они на дороге? Почему на дороге? Ведь есть же тротуар!”

— Хорошо, Виктор Андреевич, хорошо. Я думаю, в любом случае назад уже пути закрыты, и обсуждать тут особенно нечего. Остановка невозможна. Деньги истрачены. Оборудование куплено. Надо доделывать. Добивать.

— А по-другому вопрос и не ставится, Михаил Маратович. Цель неизменна. Меня интересуют сроки. Со стратегией и тактикой полная ясность. Открыты только даты, да и то условно. Корректировку планов не запросите?