Новый Мир ( № 9 2008)
Шрифт:
23 июля 75, среда, дача. Сердце живят радиосведения об А. И., его речь перед Джексоном и Мини91. Господи, какой человек! Форд отказался его принять; потом пригласил — и я уверяла, что А. И. не пойдет. Так и вышло. Не пошел. Умница.
12 сентября 75. Дача. От классика никаких вестей, кроме радио — громовой речи в Вашингтоне перед профсоюзами. Как я была счастлива и горда, когда он не пошел к Форду — тот колебался, принять ли. “Но не пошла Москва моя”92. Я спорила: не пойдет. Не пошел. Не унизил себя и нас.
Люди — трудные штуки. Был один хороший вечер — когда за мной заехали Самойловы и увезли к
Он: “Так делали все — и Ахматова, и Пушкин. Я уступаю, когда дело касается не существа”.
“Но ведь у вас наши убивают пленного немца, беззащитного, трое на одного — а в печати не так”.
“Убивают человека, в этом суть. Я хочу печататься и принимаю правила игры”.
Он очень умен, интересен, сух, недобр. А. И. для них всех загадка и заноза — главное в том, что он-то не принял правил игры. (Боюсь, со Львом мне придется поссориться; он всюду оскорбляет А. И. — я Льва люблю и ему обязана многим, но есть предел.)
14 декабря 75, воскресенье, Москва. Самойлов; позвонил; я просила его прийти вечером — нет, он боится темноты (не видит, не знает места) и пришел днем. Принес мне письмо — опять об А. И.93. Чтоб я спокойно прочла. Я будто бы запрещаю спорить. А я не запрещаю им точить лясы, я только не хочу принимать в этом праздном занятии участия. Да, с мыслями А. И. я во многом не согласна; он считает национальной чужеродностью происшедшее, а я не думаю, что дело было в чуждой национальной примеси. Все политические партии России, особенно большевики, как все вообще профессиональные революционеры, чужды культуре и рушат ее, не берегут ее. Октябрьская революция была торжеством Нечаевства + Марксизм; черт ли в том, что Зиновьев еврей? Жданов и Попков были русские-— от этого не легче. Ну вот, но рассуждать без конца об А. И. я не хочу — я прочла одну его страницу в № 11594 и за нее отдам всю их болтовню со всеми потрохами. Он — художник, и притом русский художник, т. е. писатель, взыскующий правды.
29 декабря 75 г., понед., Москва. Люблю А. И., хоть он и напрасно раскрывает скобки еврейских фамилий: его национализм простить ему можно, но скобки ассоциируются с подготовкой дела врачей, а это простить труднее, даже нельзя. Напишу ему.
7 марта 76, Москва, воскресенье. Слышала в Переделкине по радио голос А. И. (Интервью в Лондоне95.) Сказал, как это часто бывает, то, что я все дни думала: почему правительства признают Анголу? Хотя там интервенция и пр.? Он тем же попрекнул Англию. “Безнравственно. Политика должна совпадать с нравственностью. Мы, отличающие добро от зла, убедились в этом”.
И опять тот голос знакомый,
Точно эхо дальнего грома, —
Наша слава и торжество!96
8 марта 76 г., Москва, понедельник, 20 ч. 30 м. Только что — по Би-би-си — интервью с А. И. После сыграли нечто похоронное — и верно: мрачное, мрачнейшее интервью. Рассказал 3 случая: как молодого человека убили в электричке после посещения им Сахарова; как Ланду арестовали на улице, запихали в машину (не объяснил, что она собиралась ехать на суд к Ковалеву), и психиатрическая лечебница для Игрунова... Голос, голос, мой любимый голос, голос правды... Да, еще об избиении Николая Крюкова у него на квартире — я не знаю, кто это... А вообще больше можно рассказать...97
Голос усталый. Предчувствия и о себе, и о нас, и о Западе — мрачнейшие.
Два года назад, по его мнению, еще были надежды, теперь их нет.
Ничего не сказал об отъездах. Между тем отъезды разрушают общество не менее, чем аресты. Личностям лучше в Иерусалиме или в Париже, чем в Потьме, но общество разрушается в одинаковой степени, а уезжающих больше, чем арестованных.
6 апреля 76, Москва, вторник. В эфире — единоборство гения, Солженицына, со всем миром.
9 мая 76. Понедельник. Сейчас я купаюсь в океане благоуханной русской речи: читаю III том [“Архипелага”]. Перед этим все мелко. Это книга книг. “Игру эту боги затеяли”98. Тут, в этом жанре (“научно-художественном”, как говорил и писал когда-то Маршак), он несравним ни с кем и бесспорен, вне зависимости от ошибок мыслей и обобщений. (Завирается насчет XIX века.) Читаю с наслаждением как великое совершенство.
В его языке (когда он работает не по Далю) есть нечто ахматовское, пушкинское — мощь. И какой гениальный путь — путь гениального человека, которому всё по плечу: и книга и жизнь.
Может быть, третий том самый сильный.
...Да, я понимаю, что классик не может не верить в Провидение, судьбу, Бога. Вот изгнали его. И теперь у него под рукой оказался уникальный архив Маклакова, который, вероятно, дает колоссальный материал для
Узлов. Здесь бы он его не увидел.
17 мая 76, понедельник, Москва. Светлана Орлова [жена Вяч. Вс. Иванова] села на шоссе в случайную машину, и оказалось — адмиральскую.
Зашел разговор о даче К. И. Адмирал сообщил ей, что:
1) Там жил Солженицын и давал оттуда иностранцам пресс-конференции.
2) Теперь там живет эта Лидия.
3) Иностранные дипломаты отремонтировали ей эту дачу — в благодарность за Солженицына! — построили кирпичный гараж на
2 машины.
4) Массандру (мансарду!), где жил К. И., снесли и никаких вещей К. И. там нет.
5) На даче происходят выпивоны с иностранцами.
Светлана в ответ предложила ему зайти на дачу и поглядеть самому. (Он живет в Переделкине.)
— Ни в коем случае.
24 мая 76, понед., Москва. Очень тянет написать моей нерушимой скале, моей земле — Ал. Ис. (о 3 томе)99.
10 сентября, пятница, Переделкино. По радио: классик уже месяца полтора не в Цюрихе, а в Америке. Купил там имение. Перевез семью, которая уже с июня в Бостоне. Очевидно, переезд совершался тайком; сначала сообщили, что переезд вынужден преследованиями со стороны КГБ и
угрожающими письмами. По-видимому, это так и есть, хотя Белый дом не подтверждает. Но если бы это было не так — зачем бы совершать отбытие потихоньку? Сейчас напирают на сходство природы с русской. Я думаю, причин несколько, но КГБ безусловно. Подождем, пока он скажет сам. Но будет ли он безопасен в Америке? Как мелки и ничтожны все парижские дрязги по сравнению с этой судьбой — дантовской.
1 октября 76, пятница, дача. Прочла 118 № “Вестника”. Жаль, дали ненадолго. Богатый номер. Классик во всей славе своего морального превосходства — поразительна речь его при вручении ему медали от имени общества свободы100. Сказав несколько вежливых слов, он сразу берет быка за рога, совершенно неожиданным поворотом — здесь уместно было бы заняться декларацией об ужасах тоталитаризма и преимуществах свободы. Но не лучше ли взглянуть самим в глаза своей свободе? И пошел, пошел, гениально брошенными мазками, живописать тамошнюю свободу... Какое бесстрашие мысли — та истинная “отвага знания”, которой требовал от себя Герцен...