Новый Мир. № 11, 2000
Шрифт:
По правде говоря, я уже лет пять не распечатывал конвертов от любимых, да и мало уделял времени для наблюдений за молоденькими девушками. Семейная жизнь не в счет, от нее еще больше запутываешься.
Погода, правда, стояла хорошая, даже замечательная, как раз те золотые дни осени, когда ночью морозит, а днем иногда разгуливаешь в одной рубахе. Склоны гор разноцветные, вершины гольцов уже покрыты снегом, и еще вовсю ревут маралы, как будто играют на каких-то чудесных флейтах. Но как бы то ни было, она решила ехать и даже брала на себя готовку еды.
И мы поймали трех коней — Малыша, Серка и Айгырку. Двое из них были очень низенького роста, походили скорее на короткоухих ишаков, и только Серко издали напоминал лошадь. Именно за это сходство Юрка и любил это запаленное, боязливое и в высшей степени нервное существо.
Вообще предугадать, что может внушить страх твоей лошади, очень трудно. После целого дня езды по каменистой дороге можно чуть не вывалиться из седла из-за того, что на тропе лежит крохотный камешек точно такого же цвета и размера, как и сотни тысяч других. Но у моего Малыша была другая фобия: он боялся остаться в одиночестве. Едучи на нем, невозможно было отстать от товарищей, но если же мне по какой-нибудь причине все-таки нужно было задержаться, то Малыш сначала с тревогой глядел вслед уходящим своим друзьям, а затем принимался звать их тоненьким, почти жеребячьим голосом. Это сильно мешало на охоте. Он был покорный, пузатый и низкорослый. Я полагал, что шляпа ковбойского образца придаст некоторую лихость моему виду и будет отвлекать внимание от несоответствия размеров наездника и лошади, ибо спина Малыша была ненамного выше пряжки на моем ремне. Мои ноги постоянно задевали за пеньки и кочки на обочине или оставляли в зимнее время заметные полосы на сугробах.
Айгыр же был старательным, довольно сильным и смирным конем с твердыми цепкими копытцами в форме стаканчиков, но его отличала удивительно тряская поступь и разбалансировка задних и передних ног. Я имею в виду, что из-за поврежденной спины задние копыта наступали чуть правее передних, что часто нервировало всадника на обрывистых тропах. Действительно, неприятное ощущение, когда задняя часть лошади норовит уйти в сторону и увлечь седока в кипящий внизу горный поток. Его имя по-русски означало «жеребец», что уже давным-давно не соответствовало действительности.
Но эти кони более или менее исправно таскали нас по тем дорогам, которые мы выбирали, вывозили мясо из тайги, и не имело смысла упрекать их за то, что они старые, некрасивые или с придурью. Они терпели нас на своих спинах, мы так же терпеливо сносили их несовершенство.
Октябрьский заморозок выбелил траву в моем дворике. Я седлал Малыша, и у нас обоих от дыхания поднимался пар. Воздух был прозрачный, высушенный в горах холодной ночью, и на дальних склонах отчетливо виднелась каждая лиственка. Есть необыкновенная прелесть в каждом начале похода, когда только выезжаешь на широкую поляну в Мычазы и кони сами бегут быстрой рысью. Скоро уже и подъем, — натоптанные коровами тропинки постепенно собираются в одну, которая взбирается серпантином вверх до самой курилки. Здесь можно перетянуть подпруги, покурить, зарядить карабин, а некоторые товарищи порой похмеляются припасенными остатками перед дальней дорогой. Это уж кто как привык.
Алтынай больше молчит, может быть, стесняется говорить по-русски, кто ее знает. Алтын Ай — Золотая Луна, имя, как у индейской скво в романах Фенимора Купера. Руки худенькие, в волосах блестящая заколка. Сама она из Букалы — алтайского поселка, который находится километрах в тридцати от нашего кордона. С прошлой зимы, проведав, что мы с Юркой — два молодых парня из Питера и Москвы — холостякуем, оттуда стали периодически приезжать девушки.
Первую партию привез Саргай. Саргай был одинокий бездетный старик и ко мне относился по-отечески. Мой учитель на покосе, неутомимый лыжник, последнее время он сдал и ходил чуть покачиваясь, как пьяный.
— У меня к тебе, парень, вот какой серьезный разговор. Верка Комыргаева, старшая-то
вот эта, как раз для тебя. Она женщина чистая, по дому там чего сделать — все может, так что не думай, бери ее к себе.То ли Верка ему что-то пообещала при успешном завершении дела, например новые штаны, то ли он заботился о моем удобстве — Бог его знает, но никакие возражения не принимались. На следующий день он ей объявил, что я согласен, и девушка ходила довольная. Я не знал этого, воспринимал все как шутку и не подозревал, что уже продан с потрохами.
Вторую невесту звали Эркелей, в переводе значит — ласковая, она была полней, молчаливей и решительней своей сестры, так что через два дня Юрка сдался. Она осталась с ним, и уезжающие Саргай с Веркой вели с собой порожнего заводного коня. Верка, сидевшая на заиндевевшей от мороза кобыле, застеснялась и тихо спросила меня, когда приезжать с вещами. Что мне было отвечать в подобной ситуации? Я придумал сослаться на то, что не могу взять к себе женщину, не испросив материнского разрешения. Через пару месяцев я передал в Букалу, что наконец получил из Москвы письмо, но разрешение не дано, воля матери для меня закон, так что извиняйте. Вместо ответа неожиданно на смотрины приехала средняя комыргаевская сестра, а за ней и другие. Надо было подольше, что ли, потянуть с ответом.
Эркелейкина удача не давала покоя тем букалинским девушкам, которые по разным причинам остались невостребованными. То ли предположение, что русские не так сильно эксплуатируют своих жен, гнало их в Актал, то ли наша некоторая недотепистость. Юрка-то узнал, что у Эркелей есть двое детей, чуть ли не через месяц после знакомства, отнесся к этому спокойно, сказав, что скоро уже третий будет. Но я не испытывал большого неудобства, готовя себе по утрам еду, мало того, я даже купил корову и с удовольствием доил ее, вел хозяйство и пропадал подолгу в тайге, наслаждаясь тем, что наконец-то живу без женщины. После шести лет совместного проживания с человеком, который почему-то доводился мне женой, я полюбил уединение и ласкающие глаз сельские виды. Хотя, честно сказать, может, и моя придирчивость была виной.
Алтынай появилась, когда я был в отпуске, и дожидалась почти две недели. До этого она уже была замужем, но что-то у них не заладилось, потом умер маленький ребенок. Она казалась гораздо симпатичней тех девушек, которые приезжали до нее. Но после месячного пребывания в Москве у меня в голове была одна тайга, и, едва добравшись до Актала, я стал собираться с Юркой в поход.
К полудню мы уже перебродили Чакрым и поднялись на крутые склоны Шавлы. Вот уж где туристов катать — у непривычного человека дух захватывает. Будто жеребенок, закричит в вышине красный коршун, поднимешь голову и смотришь, как он описывает круги, опирается на ветер раскинутыми крыльями. А то застынет неподвижно и только пошевеливает вильчатым хвостом, а потом завалится на крыло и пропадет из глаз. И останется одно серебряное небо да скрип седла. Задумаешься ненароком, а потом глянешь вниз на белую ленту реки, на уходящий вниз склон, и голова закружится. Конские копыта то и дело срываются с узкой тропы. А Алтынай едет — хоть бы что и прутиком поигрывает.
Здорово у них получается свататься — по-деловому как-то. Как будто в магазине: хочешь — пробивай в кассу, товар на витрине, не хочешь — вали. Вот и сейчас едет с ужасным своим азиатским спокойствием, делает свое дело, выполняет поставленную задачу — убедить меня оставить ее у себя. Не оглянется даже.
На шестнадцатом километре, где уже кедрушки начинаются, нам попались свиньи. Юрка их чуть ниже тропы заметил, спрыгнул с коня и бросился бегом, на ходу снимая ружье. Алтынай посмотрела в ту сторону, где за Юркой сомкнулись кусты, а затем, склонив голову, стала теребить Айгыркину гриву, безразличная к исходу охоты. Я объехал ее и пошел рысью выше и чуть сзади кабанов. Звук Юркиного выстрела скатился вниз по склону и вернулся, оттолкнувшись от другого борта долины. Свиньи разделились, одна стала забирать вверх. Тогда я бросил коня, готовясь стрелять, когда она пересечет тропу. Малыш, оторванный от своих товарищей, возбужденный запахом зверя и выстрелом, решил держаться ко мне поближе, начал мять кусты вокруг, звеня болтающимися стременами. Я пытался прогнать его назад, замахивался ружьем, но Малыш только таращился на меня испуганным верным глазом и топтался в замешательстве, а близкий уже кабан отвернул и затерялся в логу.