Новый мир. № 11, 2002

Владимир Салимон Между делом

Салимон Владимир Иванович родился в Москве в 1952 году. Автор десяти поэтических книг. Лауреат премии Europeo di Poesia «Antonietta Drago» за 1995 год. Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.

* * *

Смиренный Агнец отворил печать. Но понемногу перемены мы перестали замечать. Речушек вздувшиеся вены. Налитый кровью — до краев, как Бабий Яр, глубокий ров.

* * *

Посреди малоснежной зимы — как Кудыкины горы, набок съехавшие холмы. Покосившиеся опоры еле держат небосвод. Он однажды нас всех убьет. А пока, запрягая в сани необъезженного стригунка, долго шарит старик в кармане — верно, в поисках огонька. Ясно вижу я Ленина в кепке, весь от ужаса похолодев, вместо надписи на этикетке: «ГОМЕЛЬДРЕВ».

* * *

Внезапно ветер поднялся. И перед нами тотчас вся открылась панорама. Река могучая упрямо сжимает кольца, как змея. Лаокоон и сыновья в ее объятьях насмерть бьются. Шумит камыш. Деревья гнутся.

* * *

Картинка удалась на славу. Жаль в рамку, как в оправу, я вставить не могу — ни в поле куст, ни дом в снегу. Еловых шишек ароматом насквозь пронизан зимний лес, но злые птицы благим матом кричат, чтоб в дебри я не лез.

* * *

В чем каждый может убедиться, кто на крючок поймал леща? Глубокой осенью водица в реке уж больно горяча. Река как баня водяная. В ней рыболовы поутру, иного способа не зная, готовят рыбу на пару.

* * *

Диковинная красота. Река со сводами моста сосуществует неразрывно. Чему противиться наивно и утверждать, что никакой не связан тайной мост с рекой. Невольно разведешь руками. Недоуменье велико — как многотонный мост над нами парит в тумане так легко?

* * *

Издалека неузнаваем — дом барский оглашая лаем, собачья свора по углам в нем жмется с горем пополам. Так тарахтит, что спасу нет, с коляскою мотоциклет, скача вприпрыжку, как двуколка, по главной улице поселка.

* * *

Все держится на волоске. На честном слове. Но вскоре от потери крови жизнь замирает в городке. Смертельной оказалась рана. Когда б я взял ее в расчет, у покосившихся ворот заметил заросли бурьяна. Кругом разросся борщевик. К нему за лето я привык. С недавних пор, как сад дичает, вокруг никто не замечает.

* * *

Хруст колючих сучьев слышен. Первый снег на землю лег. Остается неподвижен до последнего стрелок. У охотника на мушке, чуть покачиваясь, лось ходит-бродит по опушке, ставит ноги вкривь и вкось.

* * *

В отсутствии себе подобных нередко я брожу один среди камней надгробных. По сторонам растерянно гляжу. Куда ни гляну, все не по мне — не п'o сердцу, не по карману.

* * *

Бедна палитра. Средства скупы. Как будто горные уступы, ступени снегом замело. У лодки вмерзло в лед весло. Но иногда, едва живая, воображенье поражая недюжей силой, под мостом спросонок щука бьет хвостом. Восполнить недостаток красок по силам лишь героям сказок. Плутовка рыжая — лиса — ненастным днем слепит глаза.

* * *

Глаз потек у снежной бабы. Озадачился хотя бы. Призадумался всерьез над причиной бабьих слез. Может быть, твоя вина в том, что стала на припеке глина черная видна. Что, как будто руки в боки, крепкоскроенный силач, по дорожке скачет грач.

* * *

Сумятица, неразбериха — весне сопутствующий фон — поскрипывает облепиха, в саду капели слышен звон. Кто хочет в отчий дом вернуться, тотчас, когда за ним придут, пошире должен размахнуться и бросить медный грошик в пруд.

* * *

Земля похожа на цемент. Фантазия богата. А инструмент — лом да лопата. Воображение подчас рисует дивные картины, но слезы катятся из глаз у насмерть загнанной скотины.

* * *

Мне кажется, только тогда я заметил, как был небосвод по-весеннему светел. Поодаль, идущие в пешем строю, солдаты горланили песню свою. «Никто не молчал при твоем погребенье». Нубийцев колонна прошла в отдаленье. А следом за ними, помедлив слегка, в движенье пришли остальные войска.

* * *

В округе снег сошел давно. Как бабочка ночная, на память корка ледяная оставит по себе пятно. След на асфальте небольшой — все то, что нежным телом и что божественной душой мы называем между делом.

Василий Голованов Видение Азии

Голованов Василий Ярославович — прозаик, эссеист. Родился в 1960 году. Окончил факультет журналистики Московского университета. Автор книг «Тачанки с юга» (1997), «Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий» (2002). В «Новом мире» печатается впервые.

I. Глубины

Ветер дня — теплый, ласковый — подхватывает двух жаворонков, они выпархивают из высокой травы при нашем приближении и оглашают степь и небо трелями, в которых звучит столь несомненная хвала всему живущему, что, в общем, делается ясно, как бы ни называлась сама долина — долиной мертвых или долиной царей, — они отлично прижились здесь и славят все живое и все, что по неведению кажется нам мертвым: дальние горы, камни курганов и желтую сухую траву, в которую до самого горизонта не вкраплено ни капли зеленого. Конец апреля, но здесь, в центре Азии, степи оживают поздно, а первый дождь не ждут раньше, чем месяца через полтора. Степь — желтая и золотая — волнуется вокруг, как море. Море суши, если, о, так позволительно будет сказать, ибо вокруг — только эти желтые волны, небо и камни.

Бескрайность. Слова о вечности были бы произнесены, если б не звучали так банально. Но не странно ли, что камни этих курганов, которые по привычке называют «скифскими», сами скифы застали уже наполовину вросшими в землю. Толща времени пролегла между ними. Притом это были молодые еще скифы, которые думать не думали никуда исходить и изливаться из глубин Азии, чтобы пугать древних греков, скрываясь в тростниках болот Меотиды. Они только-только начинали гуртовать коней, скликать союзы племен и ощущать себя воинственными, как потом многократно случалось с разными другими племенами в виду той же долины царей, тех же бесконечно разбегающихся волн травы и, возможно, тех же жаворонков. Ибо когда говорится: «волны кочевников из глубин Азии…» — то это отсюда. Здесь «глубина» ощутима, как глубина моря, моря суши во всех ее проявлениях, глубина континента, в равной удаленности от берегов мирового океана. «Центр Азии» — символическая стела, охраняемая двумя китайскими с виду дракончиками величиной с порядочного сторожевого пса, — стоит на набережной в Кызыле, столице Республики Тыва — пространства, загадочнее которого, пожалуй, и не найти в пределах нашей родины. Возле стелы любят фотографироваться приезжающие из Европы, волнительно ощущая себя не только на другом полюсе планеты, но и в эпицентре исторических катаклизмов, в сердце грандиозного исторического пульсара: ничего не стоит представить себе, что часы человеческой истории заводились именно тут, а не в Средиземноморье, ибо именно отсюда вломились в европейский мир и гунны, и тюрки, и тумены Чингисхана.