Новый мир. № 12, 2002

Подготовка критического текста «Евгения Онегина» в принципе не сводится к проблеме, какое издание выбрать за основу, как это можно было бы подумать по статье М. И. Шапира. Работа же Б. В. Томашевского с рукописями вообще, кажется, осталась вне поля зрения его современного критика. М. И. Шапир счел излишним сообщить читателям «Нового мира», что именно Б. В. Томашевскому принадлежит заслуга впервые полностью прочитать и опубликовать в виде наглядной росписи весь свод вариантов, особенно трудно читаемых в черновых автографах. Конечно, возможны последующие отдельные корректировки частных текстологических решений Томашевского, однако всякий честный исследователь «Евгения Онегина» не может не испытывать благодарности редактору академического издания за его подвижнический труд. «Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? потому что зубки прорезались?» — пенял в свое время Пушкин Рылееву за резкий отзыв о Жуковском. Зачем торжествовать с детским тщеславием, найдя ошибку в великом труде своего предшественника?

Отметим опять же, что некоторые неточности (или незамеченные опечатки), вкравшиеся в академическое издание, были исправлены впоследствии самим Б. В. Томашевским. Так, М. И. Шапир (стр. 158) приводит пример «лексического разночтения» из издания 1837 года, которое, «нарушив выбранные принципы, Томашевский ввел в основной текст академического „Евгения Онегина“ (т. 6, стр. 45):

В то время был еще жених Ее супруг, но по неволе; Она вздыхала по другом…

(гл. 2, XXX, 8 — 10)».

М. И. Шапир справедливо указывает, что во всех автографах [78] , в обоих изданиях второй главы и в издании 1833 года ст. 10 читается: «Она вздыхала о другом», что чтение «по другом» в издании 1837 года, вероятнее всего, является опечаткой и ни на каком основании не может быть принято в академическом издании. Критик не указывает только на то, что эта ошибка была задолго до него замечена и исправлена в так называемом малом академическом издании 1956–1958 годов под редакцией Б. В. Томашевского [79] . «Там, где Пушкин начинает рассказ „о веселом празднике именин“ (5, XXV), — пишет М. И. Шапир в другом месте своей статьи, — в беловом автографе и в изданиях 1828, 1833 и 1837 годов говорится одно и то же: Съ утра домъ Лариной гостями / Весь полонъ <…> Несмотря на это в академическом собрании и в последующих изданиях набрано черным по белому: дом Лариных» (стр. 160). Ошибку академического издания критик заметил правильно, но умолчал, что и она была исправлена Томашевским все в том же десятитомнике 1956–1958 годов (т. 5, стр. 110).

78

К указанным М. И. Шапиром беловым автографам (ПД 931 и 932) пунктуальности ради стоит добавить и черновой автограф (ПД 834, л. 37), где также написано «о другом».

79

См.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 10-ти томах, 2 изд. Т. 5. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1957, стр. 50.

Не будем настаивать, что текст «Евгения Онегина», представленный в академическом издании, вообще свободен от каких бы то ни было ошибок и погрешностей. М. И. Шапир правильно отметил ошибку в строфе ХLII гл. 6: «И шагом едет в чистом поле, / В мечтанья погрузясь, она…» (вместо: «…в мечтанье»). Так же, как и он, мы не беремся пока объяснить, почему Томашевский ввел в текст поправку Пушкина на экземпляре отдельного издания пятой главы («Слова: бор, буря, ведьма, ель»), не учтя аналогичную в третьей главе («Читать журналы. Право страх») [80] . Разумеется, раскрывая имена в тексте романа, следует использовать редакторские угловые скобки. Впрочем, думается, из основного текста «Евгения Онегина» в академическом издании они исчезли не без участия издательства Академии наук, прославившегося своей борьбой с такого рода текстологическими «излишествами». Но дают ли эти огрехи повод к столь грозным и безапелляционным обвинениям? Едва ли. Нам, например, никогда не пришло бы в голову обвинить М. И. Шапира в исследовательской некомпетентности только на том основании, что он в своей статье приписал журнальную заметку М. П. Погодина С. П. Шевыреву (стр. 153, примеч. 32) [81] . И уж совсем смешно упрекать любого из редакторов академического собрания сочинений в отсутствии обстоятельного текстологического комментария. Кто бы из ученых спорил о необходимости такового! Что, М. И. Шапир не знает, как в 1937 году было (не Томашевским же!) искалечено академическое издание, директивно лишенное всякого рода «обстоятельных комментариев»? Не понимает, что жесткое распоряжение «руководящих органов» на этот счет было, по сути дела, худшим проявлением советской цензуры?

80

Можно предполагать, что Томашевский имел какие-то основания по-разному датировать или квалифицировать карандашные (к которым относится «ведьма») и чернильные (к которым относится «Читать журналы») поправки Пушкина на этом экземпляре.

81

Авторство Погодина следует из его собственного позднейшего свидетельства («Московский вестник», 1830, ч. 1, № 3, стр. 309–310). См. современное критическое издание: «Пушкин в прижизненной критике. 1828–1830». СПб., 2001, стр. 56, 353.

Впрочем, о цензуре М. И. Шапир, вероятно, имеет особое мнение: он видит в ней «социальный фактор духовной культуры, который стоит в одном ряду с литературной критикой, общественным мнением, читательским спросом и т. д.» (стр. 148). «Устранение цензурного вмешательства, не санкционированное автором, превращает текстолога в сотрудника оруэлловского Министерства правды, ибо не отражает ничего, кроме изменения политической конъюнктуры: явление одной культурной эпохи подправляется с точки зрения другой, из-за чего текст теряет свою историческую достоверность» (стр. 148). При этом даже прямое указание Пушкина, свидетельствующее о вынужденности замены, об осознанном «насилии над текстом», критику не указ. Стих «Царей портреты на стенах» (гл. 2, II, 7) появился в черновой рукописи (ПД 834, л. 24 об.) и был повторен без всякой альтернативы в двух беловых (ПД 931, л. 2 об. и ПД 932, л. 1). Однако, подозревая, что стих со словом «царей» может оказаться «непроходным», Пушкин в приготовленной для отправления друзьям в Петербург и Москву второй беловой рукописи (ПД 932) сам предложил (на полях) поправку: «Портреты дедов». Адресат этой поправки был автором вполне ясно обозначен: «Дл<я> ценз<уры>» [82] . Можно с полной уверенностью предполагать, что, не будь цензуры, не было бы и поправки. Зачем же сегодня искусственно создавать цензурный барьер между пушкинским текстом и читателем? Почему же мы не можем восстановить изначально присутствовавший в тексте романа авторский вариант? И почему возвращение к подлинной пушкинской рукописи должно лишить онегинский текст его «исторической достоверности»? М. И. Шапир, похоже, не отдает себе отчета, куда его может привести святое уважение к цензуре [83] : следующим шагом должно стать требование исключить из собраний сочинений Пушкина все его произведения, не печатавшиеся при жизни из цензурных соображений (оду «Вольность», послание к Чаадаеву «Любви, надежды, тихой славы…», ноэль «Ура! в Россию скачет…» и остальную политическую лирику и эпиграммы, «Гавриилиаду», «Медного всадника» и т. д.).

82

Автограф ПД 932, с указанием Пушкина на цензурный характер поправки в этом стихе, хранился в архиве Вяземских. Им воспользовался П. А. Ефремов при подготовке издания 1880 года, где вариант «Царей портреты на стенах» и был впервые введен в основной текст (см.: Пушкин А. С. Соч. Т. 3. Под ред. П. А. Ефремова. СПб., 1880, стр. 29, 439). Другим издателям после Ефремова автограф был недоступен. Такая ситуация сохранялась до конца 1920-х годов, чем объясняется и отмеченный М. И. Шапиром (см. «Известия АН» «Серия литературы и языка». 2002. Т. 61, № 3, стр. 4) факт, что в изданиях этого времени под редакцией М. Л. Гофмана, Б. В. Томашевского и К. И. Халабаева сохранялся печатный вариант: «Портреты дедов на стенах». Всегда следует учитывать, какой объем материала и в какой момент был доступен нашим предшественникам.

83

Напомним также, что речь идет о первой половине — середине 1820-х годов, времени подлинного мракобесия и самого абсурдного цензурного произвола, вызывавшего у современников и ярость, и отчаянье, и даже смех.

Случай со стихом «Царей портреты на стенах» не единственный. Аналогичный ему — в стихах:

Она меж делом и досугом Открыла тайну, как супругом Самодержавно управлять… (гл. 2, XXXII, 5–7)

М. И. Шапир признает, что слово «Самодержавно» было заменено, вероятно, по настоянию цензора (стр. 150). В первом издании главы появился неудачный (и, возможно, даже не авторский) вариант ст. 7: «Как Простакова управлять»; в списке опечаток, приложенном к отдельному изданию шестой главы, Пушкин предложил паллиативный вариант: «Единовластно». В таком виде стих и печатался во втором издании второй главы (1830) и в полных изданиях романа 1833 и 1837 годов. Но ведь цензурный фактор продолжал действовать, и от многократных повторений в печати слово «Единовластно» не перестало быть цензурной заменой. Так что вопрос более чем спорный, чтбо отражает авторскую волю — предложенное с оглядкой на цензуру «единовластно» или существующее во всех автографах «самодержавно».

Аналогичный случай (который М. И. Шапир почему-то во внимание не принимает) — в стихе «И раб судьбу благословил» [84] , в печатных текстах поправленном: «Мужик судьбу благословил».

Аналогичной же цензурной заменой посчитал Томашевский вариант «Где каждый, критикой дыша», сменивший в печати первоначальное чтение: «Где каждый, вольностью дыша» (гл. 1, XVII, 10). Строка «Где каждый вольностью дыша» появилась уже в черновом автографе [85] (причем никаких пробных вариантов, варьировавших бы слово «вольность», не было). В таком же виде стих перешел в беловой автограф ПД 930. Здесь к слову «вольностью» был приписан вариант: «критикой». Поправка была предложена, очевидно, в то время, когда с «рабочего» автографа ПД 930 Л. С. Пушкин делал «чистую» рукопись уже для печати [86] , и, естественно, учтена в этой копии. Томашевский имел определенные основания трактовать поправку как вынужденную цензурную замену: в конце Александровского царствования слово «вольность», да еще в театральном контексте, легко могло вызвать нарекания цензора, цензура с готовностью перетолковывала в политическом смысле даже самые невинные места [87] . Кроме того, в лексико-грамматическом отношении весьма сомнительное выражение «дышать критикой» очевидно уступает употребительному галлицизму «дышать свободой / вольностью» — «respirer l’air de la libert'e» [88] .

84

Черновой автограф: ПД 834, л. 24 об.; первый беловой автограф: ПД 931, л. 3 об.; второй беловой автограф: ПД 932, л. 1.

85

ПД 834, л.10.

86

Рукопись ПД 153. Первые пять строф переписал сам Пушкин, после чего препоручил работу брату.

87

Вся строфа XVII могла достаточно сложно корреспондировать с эпизодом высылки из Петербурга П. А. Катенина, поводом для которой явился скандал на представлении трагедии Озерова «Поликсена»: демонстрация против актрисы Азаричевой. Резкая реакция властей на поведение Катенина определялась, по-видимому, именно его политической неблагонадежностью.

88

См.: Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. — В кн.: Лотман Ю. М. «Пушкин». СПб., 1995, стр. 565.

Теперь что касается последнего из разобранных М. И. Шапиром примеров восполнения цензурных купюр — характеристики Ленского во второй главе (VIII, 10–14). В обоих отдельных изданиях главы ст. 9 — 14 были сняты. На вероятность прямого цензурного вмешательства указывает, в частности, отсутствие рядов точек на месте пропуска в первом отдельном издании главы (1826): согласно существовавшей цензурной практике, окончательно узаконенной § 63 нового, так называемого «чугунного», цензурного устава, утвержденного 10 июня 1826 года, следовало наблюдать, «чтобы не дозволенные цензурою места не были заменяемы точками, могущими дать повод к неосновательным догадкам и превратным толкам» [89] . В полном издании романа 1833 года Пушкин восстановил ст. 9 и обозначил следующие пять стихов строками точек. Не только Томашевский, но и другие исследователи признавали здесь безусловную цензурную купюру. Сошлемся, например, на мнение Ю. М. Лотмана: «Такой отрывочный текст не имел никакого иного смысла, кроме единственного — указать читателю на значимость для автора пропущенных стихов» [90] . Кроме того, на экземпляре поглавного издания «Евгения Онегина», где было намечено восстановление ст. 9, он выглядит точно так, как в беловых автографах (ПД 931; ПД 932): «Что есть избранные судьбами». Поэтому есть все основания полагать, что чтение: «Что есть избранные судьбою» появилось в издании 1833 года просто вследствие опечатки [91] .

89

«Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 год». СПб., 1862, стр. 144. Ср. примечание в конце отдельного издания первой главы (1825): «NB.. Все пропуски в сем сочинении, означенные точками, сделаны самим автором».

90

Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий, стр. 593. В отличие от М. И. Шапира, Ю. М. Лотман, кстати, считал, что предложенное Ю. Н. Тыняновым сопоставление со стихотворением Кюхельбекера «Поэты» «мало что разъясняет», и в дискуссионном вопросе о смысле этих намеренно зашифрованных стихов полностью солидаризировался с мнением Томашевского, предполагавшего в них политический смысл.

91

Нет никаких оснований считать, что окончание причастия (избранн ыя вместо грамматически верного избранн ые) в печати появилось в результате сознательной правки Пушкина. В данной конечной позиции начертание — я и — е в пушкинских рукописях настолько сходно, что ошибка набора вполне объяснима.

М. И. Шапир, кажется, интересуется также, почему не перенесены в основной текст авторские рассуждения о возможной судьбе Ленского в гл. 6 («Исполня жизнь свою отравой…» и т. д.). В печатных изданиях главы этой строфы нет, а следующая имеет сдвоенный номер (XXXVIII. XXXIX). Автографы шестой главы не сохранились, указанная строфа известна лишь в копии Одоевского, выписавшего ее и некоторые другие строфы при разборе бумаг Пушкина. Рукопись, откуда делал выписки Одоевский, неизвестна и им не была описана. На вопрос М. И. Шапира ответил еще первый публикатор этой строфы Я. К. Грот: «Выписанные здесь строфы принадлежат, очевидно, к первоначальным редакциям соответствующих глав. Некоторые из этих строф были целиком забракованы Пушкиным при окончательной отделке главы, и таким образом заменяющие их в напечатанном тексте заглавные цифры означают действительные пропуски» [92] .

92

Грот Я. К. Пушкин, его лицейские товарищи и наставники. СПб., 1887, стр. 213. Томашевский, кстати, нигде не относил эти строфы к «беловой редакции», как пишет М. И. Шапир (стр. 151). В академическом издании копия Одоевского опубликована в разделе «Варианты беловых рукописей», редакция же ее никак не квалифицирована, именно по недостатку сведений. Здесь еще один пример неразличения М. И. Шапиром понятий «редакция» и «источник», о чем нам уже пришлось писать выше.

Иногда нельзя с уверенностью решить, была ли вызвана переработка текста цензурными требованиями, произошла ли независимо от них по чисто художественным соображениям, или имело место сочетание цензурного фактора с эстетическим. Редакция Большого академического издания приняла решение давать в этих случаях альтернативный вариант текста также в основном корпусе, под строкой. Этот принцип, не привычный для современного читателя, находит объяснение и оправдание в отсутствии развернутого текстологического комментария. В «Евгении Онегине» вариативное чтение дано под строкой в двух местах: приведены чтения беловых рукописей для ст. 1–4 IV строфы восьмой главы и для ст. 1–4 ХLIII строфы четвертой главы, где к стихам:

В глуши что делать в эту пору? Гулять? Деревня той порой Невольно докучает взору Однообразной наготой, —

под строкой указан вариант беловой рукописи:

В глуши что делать в это время? Гулять? — Но голы все места, Как лысое Сатурна темя Иль крепостная нищета.

Последний случай вызывает у М. И. Шапира новые обвинения в адрес Томашевского, на этот раз — в идеологизированности и тенденциозности: «Томашевский <…> не мог допустить, чтобы остались непрочитанными строки, содержащие социальную критику» (стр. 150). Во-первых, упреки в чрезмерной идеологизированности сами по себе звучат по меньшей мере странно по отношению к редактору, не включившему в основной текст романа «Евгений Онегин» десятую, так называемую «декабристскую» главу. Во-вторых, подстрочные вариативные чтения, как мы уже сказали, были не индивидуальным изобретением Томашевского, а принципом, проведенным по всему изданию. Такие же подстрочные варианты к местам возможных цензурных замен в академическом издании см., например, в стихотворениях «Уединение» («Блажен, кто в отдаленной сени…») (т. 2, стр. 99; текст подготовлен Т. Г. Цявловской), «К Овидию» (т. 2, стр. 221; текст подготовлен М. А. и Т. Г. Цявловскими), «Полководец» (т. 3, стр. 379; текст подготовлен Н. В. Измайловым), в поэме «Руслан и Людмила» (т. 4, стр. 28, 51, 59; текст подготовлен С. М. Бонди). Подстрочные варианты, естественно, во всех случаях отличаются большей социальной и политической заостренностью. Это не относится, пожалуй, лишь к «Руслану и Людмиле», где под строкой процитированы слишком фривольные и эротически окрашенные места из издания 1820 года, во втором издании поэмы Пушкиным измененные или исключенные. Интересно, в чем должен быть обвинен С. М. Бонди, который, вероятно, также «не мог допустить», чтобы эти места остались непрочитанными, а потому и вынес их в основной корпус тома?