Новый мир. № 9, 2002

Дембеля к вечеру заснули почти все. Тренер пошел к проводнице, сообщив последнему солдатику, остававшемуся рядом:

— Жена — фотографиня, талантливая, но… такой пылесос! Пока с ней живу, денег никогда не будет! Есть любовь-линия, но совсем другое — любовь-точка…

— Он зверски не прав, — сказал лежащий на верхней полке фехтовальщик.

— Молчи, щукин сын! — ответил другой.

Тот послушно умолк. Возможно, такая у него фамилия: Щукин.

В самом деле, думала я, зачем тренер пошел к проводнице?! Это тоже — расхождение слов с делами. В загсе ведь клялся, что будет с женой и в горе, и в радости. К тому же молодым какой пример подает…

Ребята перебрасывались редкими репликами.

— Я у него вел-вел, а потом проиграл двенадцать — десять! Он все жертва-жертва, и вдруг…

— А я не держу дистанцию, раз — и в атаку! Четыре — два я вел, а он бросился, я подсел и снова…

— Этот, из Москвы, проиграл пятнадцать — два и заревел! Снимает маску: глаза такие…

— Артемьев выигрывал кубок России, ну и что — сейчас пивом торгует.

— Из Казахстана, беспонтово, в первый тур не прошел. Юниоры проиграли.

— Они тормоза такие, не двигаются, не маневрируют.

Один фехтовальщик был побрит налысо, рана на голове его заклеена пластырем.

— Что матери скажешь про пластырь?

— Что-нибудь…

— Пойду я попью, — сказал тот, кто все время предлагал выйти и пофехтовать.

В этот миг свет выключился. Наступила тишина. Только днище вагона стучало, как сердце ночи. Хорошо бы поспать, размечталась я. Но тут вернулся юноша с последними новостями о тренере:

— А мы там целуемся!

— С проводницей?

— С Танечкой.

— Он — говно, — рявкнул раненый.

— Кто?

— Градус.

— Молчи!

— Не буду я молчать!

— А ты сам-то! Пришел на дискотеку со своей девушкой и каждые тридцать секунд с ней целуешься! Кто так делает?

— А что тут такого? Это моя девушка.

— Молчи!

Было ясно, что им не хотелось плохо говорить о тренере. Но его поступки натекают на их поведение, вот и бросились на раненого товарища. Реки желчи потекли. Конца этому не предвиделось.

— Каждые тридцать секунд ты с ней целовался!

— А что тебе-то!

— Все должно быть в меру…

— В меру, да? А у тебя три итальянских наконечника, ты с нами не поделился! Если в меру, зачем три наконечника…

Крики понеслись по всему вагону: кто есть кто… В их голосах уже мелькали невидимые шпаги. У меня подскочило давление, пришлось выпить две таблетки андипала. В окне елки, как лешие, мелькали.

— Ребята, — сказала я. — Давайте спать! Ночь ведь.

— Кому-то хочется спать, а нам не хочется! — бросились они в скандал со мной, обрадовались, что нашли жертву: все-таки хорошо, что можно сорвать зло на постороннем.

— Мама никогда вам не говорила, что вы не одни на белом свете? Что надо уважать и других людей!

— Не трогайте мою маму, мы ведь вашу не трогаем!

— Так я вам не мешаю спать.

— А мы не хотим спать.

— Хорошо. Не спите. Но молча. Можно лежать и думать, для чего голова-то дана.

— Не указывайте.

— Послушайте: Бог не для одних вас создал этот мир, этот вагон.

— Он вообще не создавал ничего!

— Зачем вы говорите такие слова? Молчите лучше, а то отвечать потом придется.

— Не придется. Вы знаете, что Гитлер — в раю?

— Боже мой, да что же это за языки у вас, остановитесь же!

— А вы что — философ? Можете с нами поспорить на эту тему?

— Нет, я — писательница, спорить не хочу, я спать буду.

— Вот и напишите рассказ, как мы не давали вам спать.

— Кому это интересно? Рассказ должен ситуацию просветлять, а не затемнять. Тем более, что вы — люди неплохие, а вырастете — будете вообще хорошими, просто разнервничались… это бывает. Сейчас давайте все замолчим.

Ребята пошептались, куда-то вышли (может, покурить, но точно не знаю), потом вернулись и тихо улеглись. Больше я не слышала от них ни слова. Почему? Сие тайна великая есть. Честно, не знаю, в чем дело. В Перми я вышла, а поезд пошел дальше, в Сибирь.

Меня встречали дочери и муж. В глазах у них стояли вопросительные знаки: везу ли я договоры, авансы. Сразу сказала, что нет. Повисло молчание. На привокзалке младшая дочь заметила:

— Зато мама вышла с выражением рассказа на лице!

Слишком хорошо они меня знают. Да, если б заключила договор, ехала б в купе, этой встречи с фехтовальщиками не было б… А так я поняла причину многих российских невзгод: слово расходится с делом. Всегда в чем-то проигрываешь, а в чем-то выигрываешь. Только так и бывает. О жизнь, ты прекрасна, прекрасна!

Алексей Пурин Ледяной улов

Пурин Алексей Арнольдович родился в 1955 году. Выпускник Ленинградского технологического института. Поэт, эссеист, автор восьми лирических сборников. Заведующий отделом поэзии журнала «Звезда». Живет в Санкт-Петербурге.

* * *

В Париже было жарче, чем в Алжире. Я в жизни лжи не видел большей: каменные шири и бронзовые миражи. За пот побед был кальвадос мной выпит на рю де Наварин. А в Тюильри — Египет! И Люксембург пылил мукой, как постный блин. Про мессу не скажу, но он не стоит танца — мелка река. От солнца королей и зноя корсиканца он не очухался пока. С Монмартра на Пигаль передвигая брюки, вам, как никто, о скуке поведать мог бы я вослед Кокто. Прославленных холстов живая плоть бесплотно переливалась. Но я понял, отчего так трепетны полотна: виной перно — светящаяся взвесь пьянящего аниса и конопляный дым… На суд Париса, пожалуй, следует являться молодым.

2001.

Умирающий раб. Лувр

Из мрамора бесформенного было так хорошо и трудно эту грудь освобождать, что дрема охватила его — и пять столетий не стряхнуть. Он все проспал, разметанный устало, не в силах майку сбившуюся с плеч снять, — словно вар, Европа клокотала, теряя кровь и смешивая речь. И, монумент мильоноликой плоти, тысячелетий длящаяся нить, он спит, как завещал Буонарроти. Silentium! Не смей его будить!