Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть вторая

В конце концов они сиганули в темную дыру: подземный переход, не освещенный ни единой лампой — старая лестница с обвалившимися ступенями уходила во тьму вниз. Соваться туда было полным безумием, но я остановился лишь на миг, чтобы включить подствольный фонарик на пистолете (благо, что эта модель им оснащена).

В переходе, который ведет на другую платформу вокзала, теперь были построены хибары, освещенные неровным светом свечей. Чумазые и бородатые люди таращились на меня, щурясь от непривычно-яркого света фонаря.

— Стоять! — кричал я, глядя, как проворные силуэты скрываются в каком-то проеме.

Они словно заманивали меня, не отдаляясь слишком далеко, чтобы я их не потерял. Но я слепо шел следом, словно заигравшийся гончий пес, забывший, что он отбился от своры и от охотников, и сам один гонится за волками в их логово.

За дверным проемом — лестница, забирающая вниз под крутым углом. Один из тысяч ходов в подземное царство, где никто и не думает признавать юрисдикцию Анклава. Подаваясь сюда лишь при крайней необходимости, наши спецподразделения пускают расчищать путь десятки «ассенизаторов», и сами приходят лишь большим числом. Самое время остановиться.

Но я преодолевал лестничные пролеты один за другим, отталкивая плечами каких-то курящих мужчин и не отвечая на их ругательства. Где-то пролёте на третьем я уже готов был сдаться, но тут мне показалось, что я вижу Ронина, который сиганул в открытую железную дверь. Я ринулся следом, и окунулся в совсем уж кромешную тьму подземного коридора. Луч фонаря нервно бегал по стенам, вырывая из тьмы исписанные граффити закопченные стены, у которых сидели и лежали люди, все новые люди, так много…

— Полиция! Стоять! — закричал я, и мой чужеродный голос разнесся по тесным коридорам, но без «Автоботов», «Бакса» и девяти товарищей в керамических доспехах не произвел того угрожающего впечатления, которое должен был.

Я чувствовал себя будто в кошмарном сне, забираясь все дальше и глубже в подземелья, все в более узкие проходы, и все время в поле моего зрения оставался рукав или нога преследуемых, издевательски маня за собой в ловушку.

Совсем запутавшись в лабиринте подземных катакомб, я кинулся в очередной проход — и дверь за моей спиной захлопнулась. Кто-то с криком прыгнул на меня из тьмы, схватив руку с пистолетом. Это Ронин, с перекошенным от напряжения лицом. Мои моторные навыки сработали как положено: ударил коленом в пах, выведя противника из строя. Пистолет пришлось выпустить, и он упал, беспорядочно светя на стены. В неровном свечении увидел, как тень какого-то громилы заносит надо мной биту. Упредил его: схватил за руки, лбом с силой ударил в лицо, разбивая нос, ногой по голеностопу, затем заломил обескураженного противника на сторону, локтем резко двинул в висок. Не знали, гады, что имеете дело со спецом по рукопашному бою?!

Но щелчок предохранителя возвестил меня, что игра окончена.

— Дуло в сантиметре от твоей головы, — возвестил меня спокойный голос Лейлы совсем рядом. — Одно движение — и ты труп.

— Лейла Аль Кадри, именем закона, ты арестована. Немедленно положи оружие!

Что еще я могу сказать?! Где-то под нашими ногами ворочались двое поверженных мною противников, но через какое-то время они придут в себя. Да и чем они лучше тысяч других озлобленных мужчин в этих подземельях?!

— Зачем ты пошел за нами? — спросила она.

Ее требовательно-жесткий, слегка хриплый голос, очень сексуален. В нем много страсти, но совсем нет сладострастья. Она из тех женщин, которых ты хочешь трахнуть, но не можешь, разве что завладев ими силой. Влюбиться в такую — настоящая мука. К счастью, я не влюблен в нее.

— Чтобы поймать и запереть в клетке. И я сделаю это, — процедил я. — Или ты, шлюха, думаешь, что можешь мочить офицеров полиции и тебе это сойдет с рук?!!

Особенно приятно было назвать её «шлюхой» — потому что она была кем угодно, но только не шлюхой, и этим безумным фанатичкам должно быть особенно обидно такое оскорбление. Если ты знаешь, что все равно сейчас сдохнешь, но слишком зол и упрям, чтобы просить пощады — нет ничего лучше, чем как следует поругаться.

Я бы, наверное, много чего сказал бы, если бы верзила не оправился быстрее, чем я думал. Бита обрушилась на мой беззащитный череп, сотрясая непроходимо тупой мозг, заведший меня в очевидную ловушку. Ноги подкосились, и падая, я подумал, что сам во всем виноват.

Глава 2

§ 11

— Очухивайся уже, мразь!

Кто-то тормошил мою голову, и она отдавалась нешуточной болью. Сотрясение мозга — это, на самом деле, достаточно серьезно. Лишь в кино героев со всей дури колотят по головам, а те лишь морщатся, как от уколов. Хороший удар битой по виску способен, если повезет, вышибить дух из самого здорового и физически крепкого мужчины.

Следом за головной болью я ощутил, что обнажен и прижат спиной к холодной каменной стене. Широко разведенные щиколотки и запястья плотно сжаты стальными оковами. По коже пробегают мурашки — здесь, в подземельях, влажно и прохладно. Потянув носом, почувствовал затхлость и спертость. И еще много табачного дыма, тяжелого и вонючего.

Вскоре прорезалось зрение, и я осмотрел тяжелым взглядом контуры узилища. Оказалось, что я в крохотном помещении, едва ли больше пяти квадратных метров площадью, и около двух в высоту.

— Очухался, — зловеще-удовлетворенно промурлыкал прокуренный голос с испанским акцентом. — Давно пора.

Он стоял ко мне спиной, около крохотной металлической столешницы, привинченной к каменной стене. Обритый затылок пялился на меня жесткой короткой щетиной. Майка — «алкашка» со спины слегка взмокла, будто здесь и не собачий холод. Неприятно-резкие металлические звуки свидетельствовали о том, что мужчина передвигает по столешнице какие-то острые металлические предметы — может быть, пилы или тесаки.

Несколько раз моргнув (голова раскалывается!) и лязгнув оковами правой руки, я издал какой-то неопределенный стон. Пока еще я не вполне понимал, где нахожусь и что значит мое состояние.

— Я все жду, когда ты очухаешься, легавый.

Обритый затылок обернулся, и я увидел широкую харю латинской наружности. Кривая улыбка выдала золотые зубы, соседствующие с парой нормальных. Узкие злобные глазки. Щеки покрывала черная щетина. На груди болталась широкая цепь. Толстое предплечье украшала татуировка. Когда видишь такого, можешь обойтись и без социальной шкалы, чтобы распознать убежденный криминальный элемент.

— Тебя можно упечь за решетку за одну лишь рожу, — охрипшим голосом прошептал я.

В конце концов, вряд ли еще какие-то слова смогут мне навредить.

— Хм, — харя улыбнулась еще шире, и проникновенно прошептала: — Я с удовольствием послушаю все, что ты захочешь мне сказать, коп. У меня для этого будет полно времени.

Шагнув ко мне, он крепко взял меня своими мясистыми пальцами за подбородок. Я ощутил тяжелое табачное дыхание, и харя этого громилы заслонила весь мой кругозор. Левый глаз мордоворота заменял дешевый имплантат — еще один штрих к без того красноречивому портрету.